Апостола Павла послание к римлянам

Рим. 7:1-13

Толкование на Рим. 7:1-13 Феофилакта Болгарского, архиепископа Охридского

Рим.7:1. Разве вы не знаете, братия (ибо говорю знающим закон), что закон имеет власть над человеком, пока он жив?

Рим.7:2. Замужняя женщина привязана законом к живому мужу; а если умрет муж, она освобождается от закона замужества.

Рим.7:3. Посему, если при живом муже выйдет за другого, называется прелюбодейцею; если же умрет муж, она свободна от закона, и не будет прелюбодейцею, выйдя за другого мужа.

Оставив нравственное учение, возвращается к догматическому и доказывает, что слушатели его не должны уже оставаться под законом. Закон, говорит, как и вам известно, имеет власть над человеком, доколе человек остается в живых; ибо на мертвых он не простирается. Так и вы, говорит, умерли для закона, и потому он не имел уже, наконец, власти над вами. Так намекает на это в начале, а далее говорит об этом с иной стороны. Именно: когда умрет муж, то жена имеет власть сочетаться браком с другим. Здесь мужу уподобил закон, а жене – слушателей своих. Затем надлежало сказать: следовательно, братия, закон не имеет власти над вами: ибо он умер. Но апостол не сказал так, чтобы не огорчить иудеев, но представляет умершую жену, то есть самых иудеев, которые потому пользуются двоякой свободой. Ибо если жена свободна от власти закона, когда умрет муж ее; то тем паче свободна она, когда умерла сама.

Рим.7:4. Так и вы, братия мои, умерли для закона телом Христовым, чтобы принадлежать другому, Воскресшему из мертвых, да приносим плод Богу.

Если вы, говорит, умерли, то не состоите под законом. Ибо если жена по смерти мужа не подлежит ответственности, то тем паче свободна она от ига закона, когда умерла сама. Заметь, как мудро доказывает, что сам закон хочет, чтобы оставили его. Итак, и вы освободились от закона телом Христа, распятого за нас. Ибо тело для того и умерщвлено, чтобы вы умерли для закона и были под властью другого, за вас умершего и потом воскресшего. Ибо закон не живет уже после того, как умер, а Христос живет и после того, как умер, так что вы не имеете власти отступать от Него живущего. А какая польза от этого? «Да приносим плод Богу», то есть чтобы от того брака, в котором сочетались мы с Христом, рождать нам Богу детей, то есть добрые дела.

Рим.7:5. Ибо, когда мы жили по плоти, тогда страсти греховные, обнаруживаемые законом, действовали в членах наших, чтобы приносить плод смерти.

Доказывая, что закон нисколько не помогает нам в избежании плотских страстей, а только показывает их, говорит: когда мы были в плотской жизни и в худых делах, то в членах наших действовали страсти греховные, обнаруженные законом и узнаваемые чрез закон. Не сказал, что члены производят пороки, дабы не дать места обвинению плоти. Ибо душа есть как бы музыкант, а члены – гусли. Если музыкант играет дурно, то и гусли издают дурные звуки. Итак, когда мы состояли под законом и не могли избежать страстей, то рождали смерти дурные дела.

Рим.7:6. Но ныне, умерши для закона, которым были связаны, мы освободились от него, чтобы нам служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве.

Чтобы не огорчить иудеев, не сказал: упразднился закон, но: «мы освободились от него», то есть отрешились, освободились, умерли и стали мертвы и неподвижны по отношению к той привязи, на которой держали нас. А привязь эта есть грех; ибо на нем держались мы, как на цепи. Умерли же мы для греха, чтобы «служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве». В древности добродетель была трудна, потому что Адам получил в смертном теле своем множество природных недостатков; а теперь благодатью Христовой в крещении природа наша получила помощь от Духа, Который соделал нас новыми и юными и освободил от ветхости и немощи буквы. Поэтому во время закона девство было редкостью, а теперь в Церкви тысячи благочестиво ведущих девственную жизнь. То же самое следует сказать и о презрении к смерти.

Рим.7:7. Что же скажем? Неужели от закона грех? Никак. Но я не иначе узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай.

Апостол сказал многое, что могло показаться обвинением закона: именно: «грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, но под благодатью» (Рим.6:14), и: «закон же пришел после, и таким образом умножилось преступление» (Рим.5:20) и еще: «ветхой букве» (Рим.7:6). Посему, чтобы устранить такое подозрение, вводит возражение в виде вопроса и говорит: что же скажем о законе? То ли, что он есть грех? Потом решает это возражение, сначала отвечая отрицательно, как обычно говорит о крайне нелепом, а затем предлагает доказательства. Закон, говорит, не есть грех, но указатель греха; ибо я не знал бы пожелания, «если бы закон не говорил: не пожелай». Как же, наконец, случился потоп? Как сожжен Содом, если до закона не знали, что пожелание есть зло? Знали и тогда, но тогда пожелание не было усилено и потому познавали его не с такой обстоятельностью, с какой стали разуметь его, когда дан закон. Первоначально знали пожелание по одному естественному закону, но впоследствии и по писанному, почему и стало оно поводом к большему наказанию, а это произошло не от научений закона, но от беспечности невнимающих предписаниям закона, что показывает Апостол и далее.

Рим.7:8. Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв.

Не сказал, что закон «произвел пожелание», но: «грех» (который, по Златоусту, есть беспечная и испорченная воля), и диавол (ибо его некоторые разумели под грехом), или склонность к удовольствию и стремление к худшему, самое научение закона употребили во зло. Несправедливо было бы обвинять врача, который больному горячкой, готовому непрестанно пить воду, не дает пить и тем усиливает в нем желание пить; ибо дело врача – запретить, а не пить должен сам больной. Так и закон имел в виду научением отвлечь человека от похоти, но грехолюбивая воля усилила пожелание и произвела не одно, но всякое пожелание, с напряжением делая зло. Ибо когда кому-нибудь воспрещают что-либо, тогда он более неистовствует. Итак, грех тогда обнаружится, когда закон был нарушен. «Ибо без закона грех мертв», то есть не почитается существующим. Когда же есть закон, предписывающий должное, то грех живет, то есть существует и представляется грехом тем, которые преступают закон, грешат сознательно.

Рим.7:9. Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил,

Рим.7:10. а я умер.

До Моисея, говорит, я жил без закона, почему и подвергался не строгому осуждению (здесь в лице себя разумеет природу человеческую); но когда пришла заповедь, то обнаружилось, что грех есть грех: ибо хотя люди грешили и прежде, однако не сознавали того. А в этом-то и благо закона, что он сделал людей сознающими, что они грешат. Слова «я умер» понимай двояко, – и так: «согрешил», и так: «сделался повинен большему наказанию», в чем виновен не закон, но тот, кто внемлет ему. Представь, например: кто-нибудь болен и не сознает, что он болен; потом приходит к больному врач и открывает ему, что он болен, и что ему следует воздерживаться от такой-то пищи, как усиливающей болезнь; больной не послушался врача и умер.

Рим.7:10. И таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти,

Рим.7:11. потому что грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею.

Не сказал: заповедь сделалась для меня смертью, но: «послужила», объясняя тем необыкновенность и странность такой несообразности. Цель заповеди – вести к жизни, для чего и дана она. Если же произошла из того смерть, то виной этого не заповедь: ибо меня обольстил и умертвил чрез заповедь грех, то есть стремление к худшему и испорченное и грехолюбивое сердце, а лучше сказать – удовольствие. Ибо если бы не было заповеди, показывающей грех, то я и совершающим грех не почитался бы, и не был бы повинен наказанию; ибо слово «умертвил» следует понимать о том и другом, и о грехе и о наказании, как и выше сказано о слове «я умер».

Вся сущность мысли апостола такая: когда нет закона, то грех не вменяется; когда же пришел закон и нарушен, то грех обнаружился и ожил, так что чрез нарушение заповеди грех, то есть обнаружение и состояние греха выступает, тогда как прежде он и не существовал и не вменялся, потому что и закона не было. Поэтому закон сам по себе не был причиной греха; но он не мог и освободить от него, так что вследствие этой немощи закона мы возымели нужду в благодати.

Рим.7:12. Посему закон свят, и заповедь свята и праведна и добра.

Здесь весьма явно заградил уста маркионитов, манихеев, симониан и всех осуждающих Ветхий Завет; ибо ясно провозглашает, что закон свят, и заповедь свята, и праведна, и добра. Различает же закон от заповеди, как общее от частного; ибо в законе одно составляет догматы, а другое заповеди. Итак, и догматы закона святы, и заповеди касательно деятельности святы и праведны и добры. Следовательно, они суть законоположения благого и праведного Бога, хотя упомянутые еретики и богохульствуют, что закон происходит от злого бога.

Рим.7:13. Итак, неужели доброе сделалось мне смертоносным? Никак; но грех, оказывающийся грехом потому, что посредством доброго причиняет мне смерть.

Закон, говорит, не сделался для меня смертью, но умертвил меня грех, чтобы стало ясно, какое зло есть грех, и что он, несмотря на врачевание законом, стал хуже. А под грехом, как сказали мы выше, разумей и склонную к удовольствию волю, и стремление к греху, и потому диавола, и самую деятельность, увлекаемую удовольствием. Благодарение Христу, освободившему нас от такого зла!

Евангелие по Матфею

Мф. 9:36-38, 10:1-8

Толкование на профессора Александра Павловича Лопухина

Мф.9:36. Видя толпы народа, Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря.

Причиной жалости выставляется то, что люди были утомлены («изнурены») и «рассеяны». Что означают эти понятия, определить нелегко, хотя сравнение и показывает, что люди походили на овец в пустыне, у которых нет пастуха. Эти овцы от голода худы телом и имеют страдальческий вид; у них нет единства, они не собраны в одно стадо, а блуждают, где придется, подвергаясь многочисленным опасностям. Такова картина, представившаяся взорам Христа во время Его путешествий.

Мф.9:37. Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало;

(Ср. Лк. 10:2.)

Образ изнуренных и рассеянных овец сменяется образом жатвы (θερισμός) – по́ля, на котором выросли колосья и поспели для того, чтобы их жать. Ср. Ин. 4и сл., где употреблено то же самое слово. Поле велико и жатвы много, но нет работников, которые приняли бы на себя эту работу. Здесь в первый раз встречаемся с мыслью о жатве, которая была плодом усиленной деятельности Спасителя за эти месяцы.

Мф.9:38. итак молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою.

Христос относит послание «делателей» (работников, хотя делателей и точнее с греческого) не к Себе, а к Богу, Которого называет Господином жатвы, Собственником поля, где выросли поспевшие к жатве колосья. И Сам Спаситель, без сомнения, молился Господину жатвы, и учеников Своих приглашал принять участие в Своей молитве.

Мф.10:1. И призвав двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь.:]

(Ср. Мк. 6:7; Лк. 9:1).

В рассматриваемом стихе говорится не о призвании и не об избрании апостолов, а только о посольстве их на проповедь. Матфеем было сообщено раньше о призвании нескольких учеников (Мф. 4и сл.) и одного Матфея (Мф. 9:9); всего, по его сообщению, призвано было раньше только пять учеников: Петр и Андрей, Иаков и Иоанн Зеведеевы, и Матфей. О призвании остальных учеников у Матфея нигде не говорится и «двенадцать учеников» появляются перед нами здесь в первый раз, хотя и возможно предположить, что до посольства на проповедь они уже находились со Спасителем ((μαθηταὶ αὐτοῦ – Мф. 5:1, 8:21, 23, Мф. 9:10–11, 14, 37 и др.)). Евангелист мог бы и совсем не перечислять в Мф. 10имен апостолов, и к этому, по-видимому, и клонилась речь его в данном стихе. Но, написав этот стих, он, может быть, только тут вспомнил, что неудобно обозначать этих людей одним числительным и потому счел за нужное назвать их и по именам, что во всяком случае было понятнее читателям, для которых он писал. Главная же суть дела теперь заключалась в том, что Спаситель дал этим ученикам власть над нечистыми духами и врачевания. Речь всех синоптиков о посольстве апостолов не отличается сходством выражений. Речь Матфея ближе к речи Луки. Из показания Луки (Лк. 6:13) видно, что двенадцать апостолов были призваны или избраны перед произнесением Нагорной проповеди.

Здесь следует отметить постепенное расширение деятельности Христа, как ее изображает Матфей. Сначала (Мф. 4:23) он говорит о путешествии только Самого Христа по Галилее. Затем в Мф. 9почти в тех же словах говорит о той же галилейской деятельности, только с прибавкой речи о «городах и селениях». Наконец, в Мф. 10:1–2 сюда присоединяется посольство апостолов на проповедь. Поэтому думают, что в данном стихе содержится заключение начатой в Мф. 4речи.

Иероним правильно замечает, что Спаситель не завидует тому, что Его ученики и рабы будут владеть силами, которые принадлежат Ему Самому. И как Он Сам исцелял всякую болезнь и немощь, так и ученикам передал эту власть. Но существует большое расстояние между словами «иметь» и «раздавать», «дарить» и «получать» и обозначаемыми в них действиями.

Мф.10:2. Двенадцати же Апостолов имена суть сии: первый Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его, Иаков Зеведеев и Иоанн, брат его,

(Ср. Мк. 3:16–17; Лк. 6:13–15; Деян. 1:13).

При толковании этого стиха следует, во-первых, иметь в виду его связь с остальными стихами, где говорится об апостолах, т.е. с 3-м и 4-м, во-вторых, специальный смысл только 2-го стиха.

1. У нас имеются четыре списка апостолов, три у синоптиков и один в Деяниях. Первое наблюдение, которое мы можем сделать, рассматривая эти списки, заклю­чается в том, что все они различны. Это яснее будет видно из следующей таблицы:

Не подлежит никакому сомнению, что Симон есть одно и то же лицо с Петром. Он поставляется во всех четырех списках на первом месте (но в Деяниях не называется Симоном), Филипп везде на пятом, Иаков Алфеев на девятом, а Иуда Искариот (замененный в Деян. 1Матфием) на последнем. Эти лица служат как бы разделителями апостольских списков на три «кватерниона», по четыре лица в каждом. Некоторые лица в списках хотя и называются по-разному, должны быть тождественны, потому что если принять, что здесь поименованы разными именами разные же лица, то это не будет согласно с прямыми показаниями синоптиков, что апостолов было «двенадцать», молчаливым признанием в Деян. 1со стороны писателя Деяний той же истины и ясным в Деян. 1:26.

С одной стороны, элементарные и слишком простые характеристики, данные апостолами («Симон, называемый Петром, брат его, мытарь, Кананит», предатель и т.д.), а с другой – колебания в названиях одних и тех же лиц (если мы признаем, что они были действительно тождественны) служат непререкаемым свидетельством:

а) отсутствия подлога или вымысла;

б) древнего, при Самом Христе, возникновения апостольства как факта;

в) составления списков после воскресения Христа.

Потому что:

1) Каким образом мы могли бы допустить здесь намеренный подлог или вымысел, если лица, составлявшие списки при всех разноречиях сохранили значительное сходство, которое вполне позволяет считать списки тождественными? С другой стороны, различия в списках не дают нам никакого права подозревать евангелистов во взаимных соглашениях и заимствованиях друг у друга. Можно заимствоватьи переиначить какой-нибудь факт, но редко и только при крайней небрежности заимствовать и переиначить, или, лучше, при заимствовании переиначить такое простое дело, как небольшое количество имен каких-нибудь людей. Таким образом, не может подлежать сомнению, что евангелисты, так сказать, списали имена с действительных лиц, но не обратили внимания на то, что составленные ими списки вызовут с течением времени крупные недоразумения или подадут к ним повод.

2) Если бы апостолы не были призваны Самим Христом, то мы могли бы ожидать более пространных рассуждений о них, изображения их деятельности и прочего, но в списках почти совсем нет об этом речи. Какое значение и что за важность заключались в обстоятельстве, что такой-то был, например, братом другого? В кратком историческом рассказе, лишенном всяких исторических подробностей, об этом, вероятно, не стоило бы и упоминать. Но иное дело, если апостолы имели реальное (а не вымышленное) отношение ко Христу. Обстоятельство, что Он избрал и послал на проповедь такого-то и вместе с ним его брата, имеет не только реальное, но и слишком трогательное значение, тем более что, как показывает последующая речь, тут не было и следа какого-нибудь непотизма, свойственного церковной жизни последующих времен.

3) Если факт призвания апостолов и посольства их на проповедь был исторически современен Христу, то, как нужно думать, составление самих списков, рассматриваемое как факт, произошло после Его смерти и воскресения. Если бы было иначе, т.е. если бы cоставление списков и сам акт избрания были одновременно или произошли весьма близко одно от другого, то мы, может быть, встретились бы только с такими характеристиками, как «сыновья грома» (Βοανηργές – Мк. 3:17), но не имели бы такой характеристики, как «предатель».

2. Сделав эти общие замечания, приступим к рассмотрению в частностях 2-го и последующих стихов, где говорится об апостолах. Прежде всего здесь обращает на себя внимание слово «апостол». Оно встречается здесь в первый раз в Евангелии Матфея и больше ни разу. У Марка об апостолах упоминается только один раз, и именно после того, как они уже совершили свое первое путешествие (Мк. 6:30). У Иоанна слово «апостол» встречается в Ин. 13:16, но в общем смысле – посланного, а ученики не называются апостолами ни разу. Исключение составляет Лука, который упоминает об апостолах несколько раз, а именно, там же, где Матфей и Марк, и, кроме того, во всех «важных случаях» (Лк. 6:13, 9:10, 11:49, 17:5, 22:14, 24:10). Всего только единичное упоминание об апостолах у Матфея и Марка Бенгель объясняет тем, что апостолы были до тех пор больше учениками, чем апостолами. Но после сошествия Святого Духа двенадцать никогда не назывались учениками, а апостолами. Учениками же в Деяниях называются лица, которые или учили вместе с апостолами, или учились у них. Матфей просто перечисляет апостолов по именам, но Марк и Лука сообщают, что именно при этом они или названы были апостолами (Лк. 6:13), или что по случаю этого призвания некоторым апостолам были даны другие имена (Мк. 3:16–17).

Симон только в Евангелии Матфея называется «первым» (πρῶτος), но на этом перечисление и кончается, и о дальнейших апостолах не говорится, что это был «второй», «третий» и т.д. Объяснение смысла этого числительного весьма трудно. Католические экзегеты пользуются этим случаем, чтобы запечатлеть в уме своих читателей идеи о верховенстве и власти Петра над всеми апостолами, а затем о «приматстве» Петра и римских первосвященников. Протестанты, конечно, с ними не согласны. Так, Беза, отрицая приматство римских пап, полагал, что слово «первый» вставлено здесь в Евангелии Матфея «облыжно» (mendose) и потому должно быть изъято. Со своей стороны католические экзегеты утверждают, что πρῶτος (первый) имеется во всех кодексах – греческих, латинских, сирийских и проч. Далее, говорят католические экзегеты, греки, которых католики считают схизматиками, отрицающими первенство Петра, вероятно, исключили бы слово «первый» из Евангелия, если бы только это возможно было сделать «честно», т.е. без всякого ущерба для истины. Первенство Петра дает повод католическим богословам и к другого рода рассуждениям, которые не лишены интереса, но, по-видимому, не всегда клонятся к возвышению кафедры римского первосвященника. Некоторые католики сильно возвышают Петра не только над апостолами, но и над епископами, считая почти немыслимым, чтобы епископы имели право быть преемниками Петра и прочих апостолов. «Скажешь: епископы, как говорится, суть преемники апостолов. Отвечаю: так говорится только по аналогии и ради некоторого удобства, в том только смысле, что епископы получают от апостолов власть рукоположения и епископской юрисдикции, и потому, что епископы превосходят других священников так же, как 12 апостолов превосходили 70 учеников; в противном случае у епископов не доставало бы апостольской власти, и именно тройной. Но власть епископов простирается только на их собственные диоцезы, а власть апостолов – на все народы, рассеянные по всему миру. Таким образом, между двумя учреждениями – апостольством и епископством – нельзя, собственно говоря, проводить даже и сравнения. Власть апостолов в Церкви была высшей и гораздо большей, чем власть епископов. Ибо апостолы были научены и посланы непосредственно Христом Господом, будучи как бы приближенными легатами Христа с абсолютной властью над всем миром и с высшей властью над всей Церковью, чтобы именно везде иметь власть, во-первых, проповедовать Евангелие и подтверждать свою проповедь даром языков и чудесами, а также и писать литературные произведения, ибо апостолы имели власть писать канонические книги, – как это и было фактически, когда Матфей и Марк написали Евангелия, – канонические послания и Апокалипсис; во-вторых, имели повсюду власть основывать церкви и проч.»

Если слово «первый» доставляет немало экзегетического труда католическим ученым-экзегетам, то не менее доставляет оно затруднений и ученым – протестантским богословам, которым дает повод рассуждать о пресловутых немецких «рангах». При этом совсем почти забывается, что у других синоптиков в параллелях к рассматриваемому месту нет ни малейшего намека на слово «первый» и что, по учению Самого же Христа, сказанному ученикам, тот, кто хотел быть «первым» в Его Царстве, должен быть из всех последним и всем слугой. Общий смысл протестантских рассуждений об этом предмете можно выразить тем, что Петр был только первым среди равных, т.е. апостолов. Это подтверждается последующей историей жизни апостола, когда ему было сказано Христом, что «на сем камне» Он учредит Церковь Свою и «врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18). Петр первый после сошествия Святого Духа выступает с проповедью от лица всех учеников и первый же проповедует язычникам. Спаситель иногда обращается к Петру как первому (Мф. 26:40; Лк. 22:31; см. также Мф. 17:24; Деян. 1:15, 2:14, 37, Деян. 4:8, 5:29). Но в дальнейших соображениях относительно этого «первенства» Петра среди равных мнения опять разнятся. По мнению некоторых протестантских экзегетов, слово «первый» имеет отношение только к «порядку», хотя и не имеет точного значения, что Петр был «первый» по рангу или авторитету. Все апостолы были одинакового и ранга, и авторитета. Их должность была одинакова. Внутри этого сословия не было «иерархии». Но, как и всегда бывает в среде всяких лиц, равных по должности, и в среде апостолов существовали различия по характеру, дарам и положению. Слово может означать только, что Петр был выдающеюся личностью в среде апостолов.

Ввиду такого, довольно-таки значительного разнообразия мнений интересно навести справку у святителя Иоанна Златоуста и посмотреть, как он именно толковал рассматриваемое слово. Он говорит: «Первый… Петр. Потому что был еще и другой Симон, Кананит. Марк перечисляет апостолов по достоинству, после двух верховных поставляя Андрея, но Матфей перечисляет не так, а иначе, он ставит выше себя Фому, который был гораздо ниже». Это толкование может быть не покажется вполне удовлетворительным. Но из него во всяком случае видно, что на одни и те же выражения можно смотреть совершенно иначе сравнительно с тем, как смотрят католические и протестантские богословы. Мы не имеем в виду дать такого толкования, которое не подлежало бы никакой критике и сразу же устраняло все дальнейшие вопросы и недоразумения. Заметим, однако, что многое, что первоначально представляется людям в совершенно естественном виде, с течением времени приобретает значение, которого оно не имело при самом первом своем появлении или возникновении. Чтобы Сам Христос где-нибудь назвал Петра «первым» и поставил его главою над всеми апостолами – этого ни откуда не видно. Значение слова «первый», отнесенного к Петру евангелистом, лучше всего было бы понятно, если бы мы продолжили это исчисление и перед именем каждого дальнейшего апостола поставили соответствующие числительные, т.е. второй, третий и т.д. до двенадцатого. В таком случае сразу же было бы видно, что вся речь евангелиста была бы испещрена числительными, в которых не было никакой особенной надобности и которые без всякой нужды только удлиняли и растягивали бы речь. Здесь заметим, что то, что написал евангелист, на практике часто бывает и у нас. Составляя какие-нибудь списки, мы редко снабжаем все имена соответствующими числительными, а ставим 1, 5, 10 и прочее. Написав слово πρῶτος, евангелист, может быть, хотел этим только показать, что всех апостолов можно было легко пересчитать, но этим перечислением предоставил, ради краткости речи, заниматься самим читателям, если бы они этого пожелали. Если бы евангелист хотел означить через πρῶτος высшее достоинство Петра, то поставил бы это числительное с артиклем.

При этом, однако, вовсе не отрицается мысли, что как Матфей, так и другие евангелисты и писатель Деяний относились к Петру с особенным уважением и даже считали его «первым между равными». Нельзя только утверждать, что такое уважение они намерены были выразить посредством каких-либо числительных. Но если бы было и совершенно иначе, т.е. если бы евангелист хотел через πρῶτος выразить высшее достоинство Петра перед прочими апостолами, то и в таком случае это не давало бы римским папам никакого права высказывать какие-либо собственные претензии и преимущества и прикрывать их авторитетом апостола или апостолов, потому что личные достоинства ни одного человека не могут быть перенесены на других лиц и принадлежат только ему одному.

Первоначальное имя Петра, как это особенно ясно видно из Евангелия Иоанна, было еврейское – Симон (Шимеон), что значит «слышание» (а не «слушатель»), то же, что Симеон. Производство имени Петр от еврейского «патар» – решать, разлагать на части, истолковывать сны, излагать – не может быть принято. Греческое имя Петр значит то же, что еврейское Кифа – камень. Так по объяснению Самого Спасителя (Ин. 1:42). Рядом с Петром евангелист поставляет его брата Андрея, который, согласно Иоанну (Ин. 1:40), был призван раньше Петра. Андрей и Филипп – имена греческие, первое значит «взрослый, зрелый, мужественный, муж, человек», а второе – «любитель лошадей или коней». Предположение, что оба апостола имели еще и еврейские имена, хотя и возможно, но ни на чем не основано. Во всяком случае их еврейские имена нам совершенно не известны. Из Евангелий и Деяний об Андрее мало известно. Думают, что он вместе с Филиппом был после Петра, Иакова и Иоанна особенно близок к Спасителю (Мк. 13:3; Ин. 6:8, 12:22). Согласно Евсевию («Церковная история», III, 1), он проповедовал в Скифии. По древнему преданию, занесенному в русскую летопись, Андреем положено было начало христианства и в России. «Проходя со своей проповедью Фракию, Скифию и Сарматию, он доходил будто бы до Днепровских гор, где после возник Киев» (проф. И. Знаменский). Умер он по преданию в Ахаии, распятый на кресте. Епифаний (Adversus Haereses, LI, 17) полагает, что Андрей был старший брат Петра, но некоторые считают его младшим, потому что евангелист называет его именно братом Петра. Следующие за Андреем апостолы Иаков и Иоанн были сыновья Зеведея, из рыбаков на Галилейском озере. Имя их матери было Саломия (ср. Мф. 27:56; Мк. 15:40, 16:1). Если ее именно Иоанн называет сестрой Богоматери (Ин. 19:25), то Иаков и Иоанн были двоюродными братьями Спасителя. Оба они работали со своим отцом, и их деятельность была настолько успешна, что у них были наемные работники, хотя это и не подразумевает слишком многого. В Евангелии говорится, что у них была только одна лодка. Если лодка Зеведея была похожа на современные лодки на Галилейском озере, то в ней могло помещаться четверо людей и она могла вмещать в себе 6 или 7 тонн. Но, вероятно, размеры лодок были тогда больше, чем теперь, при процветании рыбного промысла. Наемная же плата рыбакам была, вероятно, такая же, как и работникам в винограднике, т.е. динарий в день. Марк упоминает об Иакове и Иоанне прежде Андрея, то же и в Деян. 1:13. О Зеведее здесь упоминается, вероятно, только для того, чтобы отличить его сына Иакова от Иакова Алфеева, упоминаемого после. Иоанн был писателем нашего четвертого Евангелия.

Мф.10:3. Филипп и Варфоломей, Фома и Матфей мытарь, Иаков Алфеев и Леввей, прозванный Фаддеем,

(Ср. Мк. 3:18–19; Лк. 6:15–16; Деян. 1:13).

Эти имена, кроме Матфея, указываются Матфеем в первый раз. В последующих главах Евангелия Матфея никто из этих лиц, кроме Иуды предателя, не называется. Этот стих имеет множество разночтений, так что определение, как следует читать, еще в древности считалось весьма затруднительным. О Филиппе, присоединившемся ко Христу на другой день после Андрея, Симона (Петра) и Иоанна (Ин. 1:43), известно немногое. Вместе с Петром и Андреем он был рыбаком и жил в Вифсаиде (западной, пригород Капернаума). Филипп евангелист, о котором упоминается в Деяниях (Деян. 8:5), был другой личностью. О Филиппе апостоле упоминается в Деяниях после вознесения (Деян. 1:13), а также в нескольких местах Евангелия Иоанна (Ин. 1:44–49, 6:5, 7; Ин. 12:21–22, 14:8–9). За исключением этого мы имеем только недостоверные предания о жизни и деятельности апостола. Евсевий («Церковная история», III, 30; V, 24) со слов Климента Александрийского и Поликарпа, епископа Ефесского, исчисляет апостолов, «которые, вопреки людям, отвергающим брак, жили в состоянии брачном». «Будут ли они порицать и апостолов?» – спрашивает Климент. «Петр и Филипп рождали детей, Филипп выдал замуж дочерей». Говорили еще, что апостол Филипп умер в Иераполе во Фригии, принимая на себя вместе с Иоанном попечение о церквах Малой Азии. Рассказывая об этом, Евсевий, по-видимому, смешивает апостола Филиппа и его дочерей с Филиппом благовестником и его дочерьми («Церковная история», III, 31; V, 24). Само имя Филиппа, как мы говорили выше, есть очевидно греческое, но некоторыми досужими средневековыми экзегетами производилось от еврейских слов, которые означают отверстие лампадки (os lampadis или lampadarius), от еврейских слов «пе», – рот и «лаппид», – лампада, светильник, факел, потому что рот Филиппа был похож на лампаду, просвещавшую мир.

За Филиппом у всех синоптиков следует Варфоломей, но в Деян. 1– Фома. Так как о Нафанаиле не упоминается ни в одном из имеющихся у нас апостольских списков, то это дало повод некоторым отцам, в числе которых были Иоанн Златоуст и Августин, думать, что Нафанаил не принадлежал к числу 12-ти. Даже в самое новейшее время высказывалось мнение, что это был Матфей. Однако для таких мнений не встречается нигде никакого подтверждения. По очень распространенному преданию, хотя и не особенно древнему, Нафанаил был одно и то же лицо с Варфоломеем. Это предание подтверждается тем, что в Евангелии Иоанна вовсе не упоминается о Варфоломее, а только о Нафанаиле (Ин. 1:46–50, 21:2). Слово Варфоломей было не именем, а отчеством (сын Фалмая), и, следовательно, имя апостола было другое. С Филиппом в Евангелии Иоанна поставляется в связь Нафанаил, а у Матфея и Марка (καί) – Варфоломей. Поэтому предполагали, что Варфоломей одно и то же лицо с Нафанаилом. Некоторые предполагали также, что Варфоломей-Нафанаил был брат Филиппа, но такое предположение ни на чем не основано и весьма невероятно. Евангелист Иоанн, сказав об Андрее, что он нашел и привел к Иисусу Христу «брата» своего Симона, никакого подобного же замечания не делает относительно Филиппа, когда он нашел Нафанаила. Думают, что имя Варфоломей было не еврейское, а арамейское. Значение этого имени средневековые экзегеты производили от еврейских слов «бар» – сын, «тала» – вешать, подвешивать (лат. suspendere) и «майим» – воды, думая, что чудо превращения воды в вино в Кане Галилейской совершено было ради Варфоломея, который был женихом на этом брачном пире. Такое мнение по всей справедливости следует отнести к области ни на чем не основанных вымыслов, хотя оно и принимается некоторыми нашими церковными историками, например Филаретом, архиепископом Черниговским (см. его «Жития святых» 11 июня). Гораздо вероятнее производить имя Варфоломея от еврейского «бар» – сын, и Толмай, или Талмай, – собственное имя, встречающееся у Нав. 15:14; 2Цар. 3(Фалмай). Производство имени от «сын Птоломея» еще менее вероятно, чем первое. Кто был этот Фалмай, неизвестно, немногое известно и о его сыне, сделавшемся учеником Спасителя. Нафанаила встречаем на берегу Галилейского озера по воскресении (Ин. 21:2).

Фома поставляется у Марка и Луки после Матфея. Это было, вероятно, также арамейское имя и означало, как и в еврейском, близнец, по-гречески Дидим (Ин. 11:16, 20:24, 21:2). Но встречаются и сближения имени Фома с греческим «ависсос» – бездна, потому что «чем дольше он сомневался в воскресении, тем глубже была и его вера». Такое толкование, которое принадлежит одному средневековому экзегету, едва ли может быть принято. По преданию Фома проповедовал Евангелие в Парфии или Персии, а тело его было похоронено в Эдессе. Златоуст упоминает о его гробнице как об одной из четырех подлинных апостольских гробниц. У Евсевия («Церковная история», I, 13) сохранилось предание, что Фома назывался еще Иудой: «Иуда, он же и Фома».

По словам Златоуста, Матфей поставляет себя после Фомы «по скромности». Но кроме одного факта, нельзя, по-видимому, вывести ничего из такого постановления. Если Матфей действительно поставил себя после Фомы «по скромности», то возникает вопрос, почему же он не сохранил такой скромности по отношению к другим апостолам, а только именно к Фоме? Матфей называет себя здесь «мытарем» и так делает, может быть, действительно по скромности, хотя и неясно, почему это воспоминание о прежней деятельности было уместно именно в настоящем случае. Может быть, Матфей хотел выразить здесь мысль, что он, мытарь, человек, прежде считавшийся всеми совершенно недостойным и отверженным, теперь удостоился столь великой чести, сделавшись не только учеником Спасителя, но и будучи послан Им на такое великое дело, как проповедь о наступлении Царства Божия. В рассматриваемом месте Матфей ясно отожествляет себя с лицом, упомянутым им же в Мф. 9:9. Он был писателем Евангелия, которое издревле носило его имя. Некоторые предполагали, что он был брат Фомы, притом они были близнецами. Но положительного об этом ничего сказать не возможно.

Относительно Иакова Алфеева прежде всего заметим, что в агиологии, принятой в нашей Церкви (см. «Полный месяцеслов Востока» блж. Сергия. Изд. 2-е. 1901), три Иакова, о которых упоминается в Новом Завете, принимаются за три разных лица, а именно: Иаков Зеведеев (30 апреля, 30 июня), Иаков Алфеев (9 октября) и Иаков, брат Господень (23 октября).

То, что Иаков Зеведеев, упомянутый во 2-м стихе, не тождествен с Иаковом Алфеевым, об этом едва ли нужно говорить ввиду того, что сами евангелисты ясно различают этих лиц и, конечно, в целях этого именно различения прибавляют Зеведеев и Алфеев. Что же касается отношения Иакова Алфеева к Иакову, брату Господню, то предания и мнения об этом предмете так неопределенны и запутаны, что решительно нет возможности сказать или установить что-либо точное об этих апостолах. Некоторые средневековые писатели принимали, что этот Иаков (т.е. Алфеев) был брат Господень и он же упоминается в Посланиях (1Кор. 9:5, 15:7; Гал. 1:18–19, 2:9, 12), потому что Мария (Мк. 15:40), жена Алфея, была сестрой Марии, Матери Господа, а евангелист Иоанн (Ин. 19:25) назвал жену Алфея Марией Клеоповой; может быть, он одинаково назывался и Клеопой (Клофа) и Алфеем. Или та же Мария по смерти Алфея и после рождения Иакова вышла замуж за Клеопу. Но то, что Мария Клеопова была сестрой Богоматери, ничем не подтверждается. Обстоятельство, что две сестры (Богоматерь и Мария Клеопова) назывались одним именем, маловероятно. Мнение о тождестве Иакова Алфеева и Иакова, брата Господня, поэтому в настоящее время можно считать совершенно оставленным. Иоанн Златоуст и Феофилакт различают двух Иаковов – Иакова Зеведеева и Иакова Алфеева, двух Иуд – Фаддея и Иуду предателя, трех Симонов – Петра, Кананита и предателя, который также, по словам Феофилакта, назывался Симоном. Но об Иакове, брате Господнем, в толкованиях рассматриваемого места Евангелия Матфея не упоминают. Этот Алфей, отец Иакова, не был тот же Алфей, который был отец Матфея (Мк. 2:14). У Алфея от Марии родились Иаков и Иуда. Иаков называется Малый, или Меньший (μικρός – Мк. 15:40), т.е. возрастом, как считают некоторые, или, может быть, по времени призвания он был моложе Иакова Большого, брата Иоанна. По словам Цана, о втором Иакове существует большое разнообразие текстуального предания, которое, по-видимому, возникло вследствие стремления изгладить разноречия между евангелистами. Рядом с очень натянутыми примирениями и комбинациями, которые уже вследствие одной своей недостаточности и невероятности оставляются без рассмотрения, подозрительны и гармонические тексты, где у Матфея и Марка имеются одинаковые имена.

Если мы встречаемся с таким разнообразием мнений относительно Иакова Алфеева, то предания о следующем апостоле, упоминаемом евангелистом, Леввее, еще более запутаны. Иоанн Златоуст различает Иуду Искариота и Иуду Леввея, прозванного Фаддеем; Лука называет его Иаковлевым, говоря: Иуда Иаковлев (Лк. 6:16). Августин думает, что один и тот же апостол назывался тремя именами, т.е. Фаддеем, Леввеем и Иудой, «потому что кто запрещал когда-нибудь называться кому-нибудь двумя или тремя именами?» Исторически ничего нельзя возразить против того, что один апостол назывался тремя именами. В средние века вообще установилось мнение, что Фаддей был тот, которого Лука называет Иудой Иаковлевым, т.е. братом Иакова – писатель Послания Иуды. Согласно Венгелю, Фаддей и Леввей («тад» и «леб») – синонимы, и оба эти названия означают человека сердечного. Высказывалось мнение, что Фаддей было именем несколько соблазнительным для апостола, потому что арамейское слово «тад» означает собственно женскую грудь. Поэтому его название было заменено соответствующим Леввей, которое сходно с первым, потому что означает сердце, но было более, так сказать, прилично апостолу. Слова Луки, что кроме предателя еще один апостол назывался Иудой, сильно, по словам Цана, подтверждаются Ин. 14:22, и этим одним удовлетворительно объясняется неуклонное наименование предателя Искариотом.

Мф.10:4. Симон Кананит и Иуда Искариот, который и предал Его.

(Ср. Мк. 3:19; Лк. 6:16).

Иероним производит имя Кананит от Каны Галилейской, а разноречие у Луки, который называет апостола Симона Зилотом (Лк. 6:15), примиряет тем, что само слово Кана означает ревность. Так толкуют это слово и некоторые другие экзегеты. Согласно этому толкованию Симон Кананей (так следует читать, а не Кананит, – см. Шюрер, (Schürer, Geschichte des jüdischen Volkes, I, 486, прим. 138) назывался так исключительно потому, что жил в Кане Галилейской. В новое время это толкование совершенно оставлено, потому что совершенно неизвестно, был ли Симон жителем Каны. Объясняют название апостола не от города Каны и не от слова Кананей, т.е. житель Ханаана, а просто от еврейского «канна» – ревновать, или «каниа» – ревность, которые соответствуют греческим ζηλόω (ревновать) или ζηλωτής (ревнитель). Таким образом, название апостола указывает не на жизнь его в Кане Галилейской и не на происхождение из этого города, а только на принадлежность его к партии, которая тогда только еще зародилась в Палестине, а именно, зилотов. В качестве основания, почему это имя не может быть произведено от Каны, указывают на то, что тогда апостол назывался бы не καναναῖος, а κανναῖος, примеры чего встречаются у классических писателей (жители Κάναι в Эолиде, Страбон, «География», XIII, 1). Партия зилотов постепенно довела Иерусалим до падения. Они фанатически ненавидели римлян. Иосиф Флавий называет их разбойниками, но это были не простые разбойники, а мстители, расправлявшиеся при помощи войны и грабежей со своими политическими врагами. Римский прокуратор Феликс захватил главу этой партии Елеазара и вместе с его сообщниками отослал в Рим. А многочисленные другие «разбойники» были Феликсом распяты на крестах. Но так как они были врагами Рима, то пользовались большими симпатиями еврейского народа.

По мнению Мейера, то, что Иуда Искариот был единственным учеником, который не происходил из Галилеи, нельзя доказать. Что касается самой формы прозвища Иуды Искариот, то пытались объяснить его разными способами, большей частью неудовлетворительными. Предполагали, например, что это слово эквивалентно еврейскому «искариот» (от «эшкар» – купля, товар), но если было бы действительно так, то удивительно, почему эта форма осталась в Евангелиях непереведенной. Мнение, что Иуда происходил из находившейся в колене Иудином деревни Кариот или Кериот, почему и назывался Искариотом, представляется до настоящего времени лучшим. Подтверждение для него находят в словах Иосифа Флавия, который называет одного человека, происходившего из Това, «Истовос», т.е. «человек из Това». Таким образом, можно думать, что и Иуда был «человек из Кариота». Далее, в некоторых кодексах, также в сирийском и армянском переводах, пишется не Искариот, а Кариот или Скариот. Селение Кериот (Кириаф) упоминается в книге Иисуса Навина (Нав. 15:25). Но может быть Иуда происходил и из одного селения в колене Ефремовом, называвшегося Кериот, о котором говорит Иероним в толковании на Ис. 1:9.

Гораздо интереснее и важнее вопрос, почему Спаситель допустил в круг Своих ближайших учеников такого человека, каким был Иуда. Отвечая на этот вопрос, Амвросий говорит, что «Спаситель избирает и Иуду не вследствие неблагоразумия, но вследствие предусмотрительности, т.е. от него Христос хотел быть преданным, чтобы и ты, если тебя оставит друг, если будешь им предан, о своей ошибке и о тщете твоего расположения к нему судил умеренно». Некоторые из позднейших экзегетов предлагали другие объяснения. Как в раю был змей, или как в ковчеге Ноя был Хам, так и в среде учеников Спасителя мог быть Иуда. Предлагать вопросы о том, почему он был избран в число учеников, – это то же, что предлагать вопросы о том, почему Бог создал не одних добрых духов – Ангелов, но и таких, которые после сделались злыми. Разве Бог не предвидел, что они могут злоупотребить своей свободой? Но надежнее всего, по-видимому, объяснять это дело так, что Иуда при первых встречах со Спасителем обнаруживал искренность и нелицемерную к Нему преданность. Действительной же целью такой искренности и преданности были мирские блага или даже деньги. Если посмотреть на все это прямо, то едва ли можно думать, что Иуда был какою-нибудь выдающеюся личностью из тысяч других лиц, для которых религия служит предметом спекуляции. Из Евангелий известно, что истинно идеальных отношений ко Христу не имели и другие ученики, кроме Иуды, по крайней мере все, что в эти отношения примешивались и другие интересы, за которые учеников и обличал Спаситель.

Что касается вопроса, почему Спаситель избрал именно 12 учеников, то обычное объяснение заключается в том, что это соответствовало числу 12 колен Израилевых. Один католический средневековый богослов приводит даже целый ряд цитат, из которых видно, каким образом в Ветхом Завете было «предзнаменовано» это новозаветное событие – избрание 12 апостолов. Кроме 12 колен, было 12 сыновей Иакова, 12 глав сынов Израиля (Числ. 1:16), 12 источников со свежей водой в Элиме (Исх. 15:27), 12 хлебов предложения, 12 соглядатаев, 12 камней, взятых и положенных в Иордане, 12 медных быков т.н. медного моря в храме и прочее. Но если обращать внимание только на числа, то можно спросить, во-первых, почему же Христос избрал и послал еще 70 учеников, а во-вторых, почему число учениковне было всегда ограничено точно 12, но прибавился впоследствии еще Павел и другие, которые также назывались апостолами. По всей вероятности, число учеников определялось чисто практическими соображениями, – тем, что нашлось 12 человек, которые были пригодны для апостольской деятельности, но если бы их нашлось только 10, или 13, 14, 15, 16, то число соответственно уменьшилось бы или увеличилось. Мы не можем себе представить, чтобы Христос по каким-либо численным или только символическим соображениям отверг от Себя людей, которые пожелали бы быть Его учениками и оказались бы к этому способны. У Иоанна также были ученики, но числа их не указывается. Только уже после совпадения 12-ти с числами Ветхого Завета стало возможно рассуждать об их символическом значении, но на выбор Христа эти числа не влияли и не могли влиять, равно как и пример, данный раввинами, которые также набирали и имели у себя учеников, – хотя Христос и мог действовать в этом случае в согласии с обычаями Своего времени.

Мф.10:5. Сих двенадцать послал Иисус, и заповедал им, говоря: на путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите;

По общему мнению древних толкователей, которое особенно хорошо выражают Златоуст, Иероним и Феофилакт, запрещение отправляться с проповедью к язычникам и самарянам вызвано было тем, что ученики должны были прежде всего проповедать иудеям, которые после этого не могли уже иметь никакого предлога говорить, что первоначальная проповедь была направлена не к ним, и приводить этот факт в свое оправдание. В виде параллели указывают при этом на Деян. 13:46. Запрещение проповедовать язычникам и самарянам было дано несмотря на то, что как язычники, так и самаряне были даже способнее иудеев к принятию евангельской проповеди. Впоследствии, по Воскресении, это запрещение было отменено.

Мф.10:6. а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева;

Под погибшими овцами нет никакой надобности понимать только безнравственные или преступные классы населения, но всех евреев без всяких отличий и исключений, которые не веровали еще в Мессию и не обратились к Нему по сердцу и жизни.

Мф.10:7. ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное;

(Ср. Лк. 9:2).

Буквально: «проповедуйте, говоря, что приблизилось Царство». За отсутствием хронологических данных трудно определить с точностью, когда именно совершилось это посольство апостолов на проповедь. Однако видно, что по воззрению самого евангелиста, это было уже после того, как Сам Спаситель много проповедовал и исцелял больных. Если мы будем иметь в виду это обстоятельство, то лучше поймем, в чем должна была состоять первоначальная проповедь апостолов. Материал для нее намечается в словах: «приблизилось Царство Небесное». Если бы посланные стали произносить пред кем-либо только одни эти слова, то и этого было бы достаточно. Но если бы их попросили объяснить, что это значит, то они могли бы просто рассказывать о появлении необыкновенного Лица, Которое творило чудеса и говорило так, как не говорил никто из книжников и фарисеев. Таким образом, посольство на проповедь неопытных в ней людей, вследствие самой простоты проповеди, нисколько не превышало сил апостолов. Эта проповедь не была книжной, не требовала изучения или каких-либо научных знаний и занятий, а была взята прямо из жизни и совершалась для нее же. Слово «покайтесь» перед «ибо приблизилось» встречается только в одном коптском переводе на саидском диалекте.

Мф.10:8. больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте.

(Ср. Лк. 9:2).

По словам Иеронима, Иисус Христос дал апостолам «власть исцелять больных, очищать прокаженных и изгонять бесов с целью доказать величие обетований величием чудес». Слова: «даром получили» и прочее, относятся, конечно, к чудесам, а не к учению (Мейер, 1864). Чудеса должны были служить подтверждением данной апостолами власти. Но если бы они не совершались даром, то это было бы плохое подтверждение. Никакое другое выражение, как кажется, не отличается такими признаками достоверности и подлинности, как именно это простое выражение. Оно не могло быть сказано никем, кроме Самого Спасителя.мм

Просмотры (89)

Апостола Павла послание к римлянам

Рим. 3:19-26

Толкование на Рим. 3:19-26 Феофилакта Болгарского, архиепископа Охридского

Рим.3:19. Но мы знаем, что закон, если что говорит, говорит к состоящим под законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен пред Богом,

Рим.3:20. потому что делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познается грех.

Дабы иудеи не могли возразить: это не к нам говорится, высказывает: «закон, если что говорит, говорит к состоящим под законом». Какая, говорит, надобность говорить другим, когда закон дан вам? Законом же называет весь Ветхий Завет, а не один Моисеев только закон, как и теперь наименовал законом пророчества Исаии и Давида. Словами «заграждаются всякие уста» изображает хвастовство иудеев и неостановимое стремление языка их. Ими пророк обуздал его, как стремительный поток.

Апостол же разумеет не то, будто для того грешили, чтобы заградились уста их; но для того были обличаемы пророками, чтобы не представляли грехов своими грехами неведения и не хвалились. И не одни иудеи, но и «весь мир становится виновен пред Богом», то есть осужден, чужд дерзновения, не оправдываемым собственными делами, но имеющим нужду в посторонней помощи, то есть в благодати Христовой. Что же ты, иудей, хвалишься законом, когда ты наравне с остальным миром повинен как не оправдываемый делами закона?

Рим.3:21. Но ныне, независимо от закона, явилась правда Божия, о которой свидетельствуют закон и пророки.

Если ты, иудей, хвалишься законом, то знай, что он служит для тебя причиной большего наказания. Ибо чрез него ты узнал грех, а кто грешит с сознанием, тому грозит большее наказание. Но это случалось по твоему нерадению, ибо ты не бежал греха, сделавшегося тебе известным, и потому навлек на себя большее наказание. Как же освободишься ты от этого наказания? Если примешь правду Божию, независимую от закона. Ибо нас оправдает Бог, хотя бы мы и не имели дел; потому что Бог всемогущ. Прекрасно выразился: «явилась», дабы показать, что правда Божия существовала прежде, но была сокрыта. И словами «о которой свидетельствуют закон и пророки» также показывает, что она не есть что-либо новое, но что о ней говорили и закон Моисея, и пророки, почему и достойна приятия; ибо хотя она независима от закона, однако совершенно согласно с законом имеет целью оправдать нас.

Рим.3:22. Правда Божия через веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих, ибо нет различия,

Рим.3:23. потому что все согрешили и лишены славы Божией,

Рим.3:24. получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе.

Эта правда, говорит, то есть оправдание, которым оправдал нас Бог, нисходит на всех чрез веру. Когда мы приносим веру, то оправдываемся все, иудеи и язычники. «Ибо нет различия». Иудей не предпочитается язычнику потому, что получил закон. Ибо и он согрешил, так как из закона научился только, как узнавать грех, а не как избегать его. Если он и не так согрешил, как язычник, но славы лишен одинаково, потому что оскорбил Бога, а оскорбитель пожинает плод не славы, но бесславия. Но ты не отчаивайся. Все оправдываются даром по благодати Божией, а благодать эта бывает чрез искупление, то есть чрез совершенное освобождение, соделанное Христом, ибо Он оправдал нас, давши Самого Себя в выкуп за нас.

Рим.3:25. Которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его через веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде,

Рим.3:26. во время долготерпения Божия, к показанию правды Его в настоящее время, да явится Он праведным и оправдывающим верующего в Иисуса.

Упомянул об очищении (жертвой умилостивления) и крови, дабы убедить иудея, что прощение и оправдание совершается чрез Христа. Если, рассуждает, ты верил, что грехи разрешались кровью овец; то тем паче разрешаются они Кровью Христа, и если очищение законное, будучи образом Христа, имело такую силу, то гораздо большую силу имеет сама истина. «Очищением» (очистилищем) назывался покров ковчега, украшенный поставленными на обеих сторонах его херувимами. Оно указывало на естество человеческое, которое было покровом Божественности, закрывавшим Его, но прославлялось ангельскими силами, служащими ему по причине соединения его с Богом Словом. Сказал «предложил», дабы показать, что избавление Кровью Христовой предопределено издревле для исцеления от расслабления, то есть омертвения от грехов, соделанных прежде, во время долготерпения Божия. Ибо хотя мы пользовались многой благостью, однако сделались подобны расслабленным и омертвевшим. А случилось это «для показания правды» Божией, чтобы не только Сам Бог явился праведным, но и других, омертвевших во грехе, мог воскресить и оправдать, подобно как и явление богатства состоит в том, чтобы кому-нибудь не только самому быть богатым, но и быть в состоянии сделать богатыми других. Итак, не стыдись, оправдываемый таким образом. Если Бог Себе присвояет дело это, то есть превозносится и хвалится им, как оправдывающий нас «в настоящее время», то есть когда грех достиг крайнего предела и когда мы признали как бы расслабленными и мертвыми, то чего тебе, иудей, стыдиться такой славы Божией?

Евангелие по Матфею

Мф. 7:1-8

Толкование на  Мф. 7:1-8

«Не судите, да не судимы будете». (Мф.7:1)Что ж? Ужели не должно обвинять согрешающих? Да; и Павел то же самое говорит, или – лучше – Христос через Павла: «А ты что осуждаешь брата твоего?» Или: «И ты, что унижаешь брата твоего? Кто ты, осуждающий чужого раба?» (Рим. 14:10, 4)? И опять: «Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь» (1Кор. 4:5). Каким же образом тот же апостол в другом месте говорит: «Обличай, запрещай, увещевай» (2Тим. 4:2)? И еще: «Согрешающих обличай перед всеми» (1Тим. 5:20)? Равным образом, и Христос говорит Петру: «Пойди и обличи его между тобою и им одним. Если же не послушает, возьми с собою» другого, если же и при этом не уступает, «скажи церкви» (Мф. 18:15–17). И для чего Он поставил столь многих обличителей, и не только обличителей, но и карателей, так что кто не послушается никого из этих последних, того велел почитать за язычника и мытаря? С какою также целью вверил им и ключи? Если, ведь, они не будут судить, то не будут иметь никакой важности и, следовательно, всуе получили власть вязать и решить. С другой стороны, если бы это было так, то все пришло бы в расстройство и в Церкви, и в гражданских обществах и в семьях. Если господин не будет судить своего слугу, а госпожа служанку, отец сына, и друг своего друга, то зло будет распространяться все более и более. И что я говорю: друг друга? Даже если врагов не будем судить, то никогда не будем в состоянии разрушить вражду, но все придет в совершенный беспорядок. Что же значит указанное изречение? Рассмотрим теперь внимательнее, чтобы врачевство спасения и законы мира не почел кто-нибудь законами ниспровержения и смятения. Для имеющих здравый ум Спаситель хорошо изъяснил уже силу данного закона в следующих дальнейших словах: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь» (Мф. 7:3)? Если же для многих, не так сообразительных, изречение Христово кажется все еще недовольно ясным, то я снова постараюсь изъяснить его. Именно – здесь, как мне кажется, Спаситель не все вообще грехи повелевает не судить и не всем без исключения запрещает это делать, но тем только, которые, сами будучи исполнены бесчисленных грехов, порицают других за маловажные какие-нибудь поступки. Мне кажется также, что Христос указывает здесь и на иудеев, которые, будучи злыми обвинителями своих ближних в каких-нибудь маловажных и ничтожных поступках, сами бессовестно творили великие грехи. За это Господь порицал их и под конец (Своего служения), говоря: связуете «бремена тяжелые и… а сами не хотят и перстом двинуть их». И еще: «Даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру» (Мф. 23:4, 23). Итак, можно думать, что Христос указывал и на них, желая предварительно упрекнуть их в том, в чем они, впоследствии времени, порицали учеников. Хотя последние ни в чем подобном не согрешили, но иудеям казалось грехом, например, что они не соблюдали субботы, ели неумытыми руками, возлежали с мытарями, о чем Спаситель и в другом месте говорит: «Оцеживающие комара, а верблюда поглощающие» (Мф. 23:24). Впрочем, Христос полагает здесь и общий закон о неосуждении. И Павел в послании к коринфянам запретил не вообще судить, но судить только высших, в виду неизвестности дела; равным образом, не вообще запрещает исправлять согрешающих. Он упрекал и тогда не всех без различия, а укорял, во-первых, учеников, которые так поступали в рассуждении своих учителей, и во-вторых, тех людей, которые, сами будучи виновны в бесчисленных согрешениях, клеветали на неповинных. То же самое дает разуметь и Христос в данном месте, и не просто дает разуметь, но еще внушает великий страх, и угрожает неизбежным наказанием: «Ибо каким судом судите, – говорит Он,– [таким] будете судимы» (Мф. 7:2). Ты осуждаешь, говорит Он, не ближнего, но себя самого, и себя самого подвергаешь страшному суду и строгому истязанию. Подобно тому, следовательно, как в отпущении грехов начало зависит от нас самих, так и в этом суде мы же полагаем известную меру нашего осуждения. Итак, должно не порицать, не поносить, но вразумлять; не обвинять, но советовать; не с гордостью нападать, но с любовью исправлять, – потому что не ближнего, но себя самого предашь ты жесточайшему наказанию, когда не пощадишь его, произнося твой приговор о его прегрешениях.

 Видишь ли, как эти две заповеди и легки, и доставляют великие блага покорным, и наоборот, причиняют великое зло непослушным? Тот, кто оставляет ближнему своему его прегрешения, освобождает от обвинения не столько его, сколько себя самого, и притом без всякого труда; и тот, кто с пощадою и снисходительно разбирает преступления в других, таковым судом своим полагает большой залог прощения для себя самого. Что же, – скажешь ты, – если кто прелюбодействует, неужели я не должен сказать, что прелюбодеяние есть зло, и неужели не должен исправить распутника? Исправь, но не как неприятель, не как враг, подвергая его наказанию, но как врач, прилагающий лекарство. Спаситель не сказал: не останавливай согрешающего, но: не суди, т. е., не будь жестоким судиею; притом же это сказано не о важных и явно запрещенных грехах, как уже мною было и прежде замечено, но о таких, которые и не почитаются грехами. Потому Он и сказал: «Что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего» (Мф.7:3)? Многие и ныне так поступают: видя монаха, имеющего излишнюю одежду, обыкновенно представляют ему закон Господень, хотя сами постоянно только и занимаются хищениями и лихоимством; или видя, что он употребляет нескудную пищу, делаются жестокими обвинителями, хотя сами каждый день пьянствуют и упиваются, не зная того, что чрез это, при своих грехах, готовят для себя больший огонь, и лишают себя всякого оправдания. И в твоих, ведь, поступках должно потребовать строгого отчета, раз ты сам первый положил такой закон, строго осудив поступки ближнего. Итак, не считай для себя тягостью, когда и сам ты будешь подвергнут такому истязанию. «Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза» (Мф.7:5). Здесь Спаситель хочет показать великий Свой гнев к тем, которые осуждают ближних. Действительно, всякий раз, когда Он хочет показать тяжесть какого-либо греха, великость наказания за него и Свой гнев, Он обыкновенно начинает укором. Так, например, и требовавшему (от своего товарища) сто динариев Христос с негодованием говорит: «Злой раб! весь долг тот я простил тебе» (Мф. 18:32); так точно и здесь употребил слово: «лицемер». Строгий суд о ближнем показывает не доброжелательство, а ненависть к человеку; и хотя осуждающий носит личину человеколюбия, но на самом деле исполнен крайней злобы, поскольку подвергает ближнего напрасному поношению и обвинению, и восхищает место учителя, сам не будучи достоин быть даже учеником. Потому Христос и назвал его лицемером. Если ты так строг в отношении к другим, что видишь и малые проступки, то почему так невнимателен к себе, что не замечаешь и великих грехов? «Вынь прежде бревно из твоего глаза». Видишь ли, что Спаситель не запрещает судить, но прежде велит изъять бревно из собственного глаза, и тогда уже исправлять согрешения других? Всякий ведь свое знает лучше, нежели чужое, и лучше видит большее, нежели меньшее, и наконец, более себя самого любит, чем ближнего. Следовательно, если ты судишь других, желая им добра, то прежде пожелай его себе, имеющему грех и очевиднее, и более; если же нерадишь о самом себе, то ясно, что и брата своего судишь не из доброжелательства к нему, но из ненависти и желания опозорить его. Если же и должно быть ему судимым, то пусть его судит тот, кто ни в чем подобном не согрешил, а не ты. Так как Спаситель предложил великие и высокие правила жизни, то чтобы кто-нибудь не сказал, что легко так любомудрствовать на словах, Он и изрек эту притчу в доказательство всей свободы, с какою мог сказать о Себе, что Он не погрешил ни против одного из предложенных Им правил, но все исполнил. Хотя впоследствии времени Ему самому надлежало судить и говорить: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры» (Мф. 23:23), однако же, сам Он нимало не был виновен в том, в чем обвинял других. Ни сучка не изымал, ни бревна не имел в глазах Своих; Он был свободен от того и другого, и исправлял, таким образом, согрешения всех. Не должен, говорит Он, судить других тот, кто сам в том же виновен. И ты удивляешься, что Он положил этот закон, когда и разбойник на кресте признал его, и выразил мысль Христа в словах своих, обращенных к другому разбойнику: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же» (Лк. 23:40)? А ты не только не изымаешь у себя бревна, но и не видишь; напротив того, сучок у другого не только видишь, но и осуждаешь, и стараешься изъять, – подобно как одержимый тяжкою водяною или другою какою-либо неизлечимою болезнью нерадит об ней, а между тем в другом обвиняет нерадение о малом недуге. Если уж худо не обращать внимания на свои грехи, то вдвое или втрое хуже судить других, имея в собственных своих глазах бревно, и не чувствуя от того никакой боли; ведь грех тягостнее и бревна.

Итак, сказанная Спасителем заповедь имеет такой смысл: кто сам подвержен многим порокам, тот не должен быть строгим судиею погрешностей других людей, и особенно когда они маловажны; следовательно, Он не запрещает обличать или исправлять, но возбраняет нерадеть о собственных грехах, и восставать против чужих. И это потому, что осуждение других много содействовало бы к увеличению зла, усугубляя порочность. В самом деле, кто привык нерадеть о своих великих преступлениях и строго судить о малых и незначительных погрешностях других, тот терпит двоякий вред, – как потому, что нерадит о своих грехах, так и потому, что питает ко всем вражду и ненависть, и каждый день возбуждается к крайней жестокости и немилосердию. Итак, уничтоживши все это через прекрасное то законоположение, Христос присоединил еще другое правило, говоря: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями» (Мф. 7:6). Хотя далее Он и говорит: «Что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (Мф. 10:27), но это последнее нимало не противоречит прежнему, так как и тут не всем вообще повелено говорить, но тем только говорить со всею свободою, которым должно говорить. Под именем же псов Он здесь разумел тех, которые живут в неисцельном нечестии, без всякой надежды исправления; а под именем свиней – всегда живущих невоздержно; все таковые, по слову Его, недостойны слушать высокое учение. То же самое и Павел выразил, сказав: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием» (1Кор. 2:14). И во многих других местах Он развращение жизни поставляет причиною того, что не приемлется совершеннейшее учение. Потому и повелевает таким людям не отворять дверей, потому что, узнавши, они становятся еще более дерзкими. Когда это учение открывается людям признательным и благомыслящим, то они благоговеют пред ним; а люди безнравственные уважают более тогда, когда его не знают. Итак, поелику по природе своей такие люди не могут познать этого учения, то пусть будет оно от них скрыто, говорит Спаситель, чтобы, по крайней мере, почтили его по причине своего неведения. И свинья не знает, что такое бисер, а если не знает, то пусть и не видит, чтобы не попрала того, чего не знает. Ничего, кроме только еще большего вреда, не произойдет от слушания для людей с таким расположением. Они ругаются над святынею, не зная ее, и еще более возносятся и вооружаются на нас. Таков смысл слов Христовых: «Чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Но скажешь: святыня должна быть так крепка, чтобы и по узнании осталась непобедимою, и другим не подавала случая вредить нам? Нет, не она подаст к тому случай, но то, что приемлющие ее – свиньи. Так и бисер попираемый – не потому попирается, что достоин пренебрежения, но потому, что попал к свиньям. И хорошо сказано: «обратившись, не растерзали вас». В самом деле, сначала они принимают на себя личину кротости, чтобы узнать; потом, когда узнают, сделавшись совсем иными, ругаются, поносят, смеются над нами, как бы над обманутыми. Потому и Павел говорит Тимофею: «Берегись его и ты, ибо он сильно противился нашим словам» (2Тим. 4:15). И в другом месте: «Таковых удаляйся» (2Тим. 3:5). И еще: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся» (Тит. 3:10). Итак, врагов всего священного вооружает против нас не сама святыня, но их доводит до безумия то, что, познав ее, они исполняются гордостью. Вот почему немалая польза оставаться им в неведении: в таком случае они не будут пренебрегать; если узнают, то двойной вред: и сами не получат от того никакой пользы, разве еще больший вред, и тебе причинят бесчисленные беспокойства. Пусть слышат это те, которые без всякого стыда сводятся со всяким без разбору и делают предметом пренебрежения то, что достойно всякого уважения. От того-то и мы, совершая таинства, затворяем двери и возбраняем вход непросвещенным – не потому, будто мы признаем недействительность совершаемых таинств, но потому, что еще многие не довольно к ним приготовлены. От того-то и сам Христос многое говорил иудеям в притчах, что они видя не видели (Мф. 13:13). Потому и Павел повелел «дабы вы знали, как отвечать каждому» (Кол. 4:6). «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф. 7:7). Выше Спаситель предложил великие и чудные заповеди, повелел возвышаться над всеми страстями, привел к самому небу, и заставил уподобляться не ангелам или архангелам, но, сколько возможно, самому Владыке всяческих; а ученикам повелел не самим только исполнять все это, но и других исправлять, и различать злых от не злых, и псов от не псов (много ведь в людях прикровенного), чтобы не говорили, что это трудно и неисполнимо, так как и действительно, впоследствии времени, Петр сказал нечто подобное: «Кто же может спастись»? И еще: «Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19:25, 10).

Итак, чтобы и теперь не сказали подобного, Спаситель и прежде уже показал удобоисполнимость предписываемых Им заповедей, приведя ряд убедительных доказательств, и наконец представляет самый, так сказать, верх этой удобоисполнимости, именно – помощь от беспрерывных молитв, подающих немалое утешение в трудах. Он говорит, что не самим только должно стараться, но и свыше призывать помощь, которая непременно придет, и предстанет, и облегчит наши подвиги, и все сделает для нас легким. Потому и просить повелел, и обещал исполнение прошения. Впрочем, не просто повелел просить, но с великим тщанием и усилием, – что и выражается словом: «ищите». В самом деле, кто ищет, тот, выбросив все из своих мыслей, напрягает свое внимание только к тому, чего ищет, и ни о чем настоящем не помышляет. Мои слова понимают все те, которые, потерявши золото или рабов, после ищут. Это-то и означает Спаситель словом: «ищите». А сказав: «стучите», показывает, что должны приступать к Богу с силою и теплою мыслию. Итак, не унывай, человек, не прилагай старания о добродетели гораздо меньшего, нежели какое имеешь о богатстве. Богатства ты часто не находишь, хотя бы и много раз принимался искать его. И тем не менее, хотя и знаешь, что не всегда найдешь его, все-таки употребляешь все способы к его приобретению. А о добродетели, хотя и имеешь обещание, что непременно получишь помощь, не хочешь показать даже и частицы такого старания. Если же не тотчас получаешь, то и в таком случае не отчаивайся. Христос ведь для того и сказал: «стучите», чтобы показать, что, если и не скоро отверзет двери, должно ждать.

Просмотры (99)

Андрей Рублёв с учениками. Свят. Иоанн Златоуст из Деисусного чина Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры (1425-1427).

Апостола Павла послание к римлянам

Рим. 5:17-21, 6:1-2

Толкование на Рим. 5:17-21, 6:1-2 Феофилакта Болгарского, архиепископа Охридского

Евангелие по Матфею

Мф. 9:14-17

Толкование на  Мф. 9:14-17 блаженного Иеронима Стридонского

Мф.9:14. Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?

Вопрос, дышащий гордостью и фарисейским превозношением. Вот, – не говоря ничего другого, – вполне ясное хвастовство тем, что они постятся¹⁶⁵. Ученики Иоанна, злословящие Его, не могут быть безупречными, потому что они знали Его по проповеди своего учителя, но они присоединились к фарисеям, которые, как они знали, были осуждены Иоанном, когда он сказал: «Порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева?» (Мф.3:7).

Мф.9:15. И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься.

Жених -Христос, Невеста – Церковь. От этого священно-духовного союза произошли апостолы, которые не могут скорбеть, пока видят жениха на брачном ложе и знают, что Жених проводит время с Невестой. А когда пройдет брачный пир и придет время страдания и воскресения, тогда сыны Жениха будут поститься. Поэтому некоторые думают, что пост должен наступать спустя сорок дней после страданий Христовых, хотя непосредственно вслед за тем день Пятидесятницы и сошествие¹⁶⁶ Святого Духа дают нам повод для празднества. И на основании этого свидетельства Монтан, Приска и Максимилла еще и после Пятидесятницы совершают четыредесятницу, потому что сыны Жениха должны, будто бы, поститься по отнятии у них Жениха. А обычай церковный приступает к страданию и воскресению Господа через усмирение плоти, так что к духовному пиршеству мы приготовляемся телесным постом. В образном смысле мы должны понимать так, что до тех пор, пока¹⁶⁷ Жених пребывает с нами и мы радуемся, мы не можем ни поститься, ни скорбеть. А когда Он по причине грехов наших удаляется от нас, тогда должен быть назначен пост и снова начаться плач.

Мф.9:16–17. Никто не накладывает заплаты из грубой ткани на старую одежду [или: «к старой одежде»]. Ибо оторвет ее от одежды в целости, и разрыв будет еще худшим. И не вливают нового вина в мехи старые; иначе разорвутся старые мехи, и прольется вино, и мехи пропадут; но вино новое наливают в мехи новые, тогда будет в целости и то и другое».¹⁶⁸.

То, что Он говорит, значит следующее. Пока кто-либо не возрожден и, отложив ветхого человека, через Мои страдания (не) будет¹⁶⁹ облекаться в нового, до того времени он не может выносить более строгих предписаний поста и воздержания, чтобы через излишнее воздержание не утратить (той) веры, которую он, как кажется, еще имеет. А представил Он два примера: с одной стороны, ветхие и новые мехи, а с другой стороны -одежду. Кусок новой ткани и новое вино должны быть понимаемы в смысле заповедей Евангелия, которых не могут выносить иудеи, чтобы разрыв не сделался еще большим. Этого именно и хотели Галаты, т. е. хотели смешивать с Евангелием заповеди закона и вливать новое вино в мехи ветхие; но апостол говорит им: «О, несмысленные [или: «неразумные»] Галаты! кто прельстил вас не покоряться истине» (Гал.3:1). Итак, слово Евангелия гораздо более должно быть влито в апостолов, чем в книжников и фарисеев, которые не могли сохранить чистоты заповедей Христовых. В самом деле, одно дело чистота девственной души, не запятнанной никакой заразой первоначального порока, и иное дело нечистота той души, которая подпала действию похоти во многих [грехах].

Просмотры (86)

Апостола Павла послание к римлянам

Рим. 5:10-16

Толкование на Рим. 5:10-16 Феофилакта Болгарского, архиепископа Охридского

Рим.5:10. Ибо если, будучи врагами, мы примирились с Богом смертью Сына Его, то тем более, примирившись, спасемся жизнью Его.

Хотя, казалось бы, говорит здесь то же самое, но умозаключения чрез сравнение различны. Выше говорит о нашей греховности и потом, добавляя, что мы оправданы, чрез сравнение заключает: Кто оправдал нас, грешников Своею смертью, Тот тем паче спасет оправданных. А теперь, упоминая о смерти и жизни Христовой, опять сравнительно умозаключает: когда мы примирены Кровью и смертью Господа, то как теперь не спасемся в Его жизни? Ибо Кто не пощадил Сына Своего, но дал Его на смерть для нашего примирения, Тот не тем ли паче теперь спасет нас Его жизнью?

Рим.5:11. И не довольно сего, но и хвалимся Богом чрез Господа нашего Иисуса Христа, посредством Которого мы получили ныне примирение.

Не только, говорит, спасены мы, но и хвалимся Богом, потому что спасены тогда, когда были нечестивыми, и спасены кровью Единородного. Хвалимся же Господом Иисусом Христом; ибо Он, источник нашего примирения, есть источник и нашего хваления.

Рим.5:12. Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили.

Сказав, что Господь Иисус оправдал нас, обращается к корню зла, к греху и смерти, и показывает, что тот и другая, то есть грех и смерть, вошли в мир чрез одного человека, Адама, и опять одним же Человеком, Христом, устранены. Что же значит: «в нем все согрешили»? То, что все согрешили в Адаме. Как скоро он пал, то чрез него сделались смертными и не евшие от запрещенного древа, как будто они и сами пали, потому что он пал.

Рим.5:13. Ибо и до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона.

Рим.5:14. Однако же смерть царствовала от Адама до Моисея и над несогрешившими подобно преступлению Адама, который есть образ будущего.

Апостол хочет доказать, что и не евшие от запрещенного древа и не грешившие, подобно Адаму, по причине греха его также сочтены согрешившими и умерли. Доказывает же это так: грех царствовал до издания закона, то есть и прежде закона. Какой же это был грех? Грех ли от преступления закона? Но как мог быть такой грех, когда не было закона? Грех тогда вменяется, когда есть закон, и люди, преступающие закон, по необходимости называются грешащими. «Однако же смерть царствовала от Адама до Моисея», то есть до издания закона. Значит, был грех, чрез который смерть царствовала: если бы не было какого-либо греха, который удержал бы смерть, она не царствовала бы. Поскольку же доказано, что греха от преступления закона еще не было, то остается, что то был грех Адамов, чрез который смерть царствовала и над теми, которые не согрешили непосредственно (ибо не получившие закона и не преступившие его не называются согрешившими), но согрешили в подобии преступления Адама и сделались причастны падению его как праотца, который есть образ Христа. Ибо как древний Адам сделал всех повинными в его падении, хотя они не пали, так и Христос оправдал всех, хотя они не сделали ничего, за что следовало бы оправдать их. Вот почему он есть «образ будущего», то есть Христа.

Рим.5:15. Но дар благодати не как преступление. Ибо если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествуют для многих.

Рим.5:16. И дар не как суд за одного согрешившего; ибо суд за одно преступление – к осуждению; а дар благодати – к оправданию от многих преступлений.

Христос, говорит, доставил пользу не в такой лишь мере, в какой причинил вред Адам. Если грех столько был силен, что вследствие падения одного осуждены все потомки его, хотя они не пали; то гораздо большее и обильнейшее действие произведет на многих благодать Бога Отца, и не только Его но и Сына Его. И дар Божий не может быть равномерен осуждению чрез одного согрешившего. Ибо «преступление», то есть грех, подлежащий осуждению, проистекающий от Адама, «к осуждению», то есть к смерти, и множество грехов всегда существовали в потомстве его, так что люди находились во власти многих грехов и смерти. «А дар благодати – к оправданию от многих преступлений», то есть благодать не только изгладила этот единый грех, но и другие грехи, за ним следовавшие; ибо стала для нас в оправдание, подавая нам отпущение всех преступлений, совершенных после падения.

Евангелие по Матфею

Мф. 8:23-27

Толкование на Мф. 8:23-27 святителя Иоанна Златоуста

Просмотры (66)

Апостола Павла послание к римлянам

Рим. 4:13-25

Толкование на Феофилакта Болгарского, архиепископа Охридского

Рим.4:13. Ибо не законом даровано Аврааму, или семени его, обетование – быть наследником мира, но праведностью веры.

Рим.4:14. Если утверждающиеся на законе суть наследники, то тщетна вера, бездейственно обетование.

Апостол доказал уже, что оправдание бывает не законом, но верой. Теперь он доказывает, что и обетование получил Авраам не законом, но праведной верой. Какое же «обетование»? «Быть наследником мира», то есть чтобы в нем благословились все народы всего мира. Ибо если наследие, говорит, дано законом, то «тщетна вера», то есть оказывается тщетной и бесполезной. Ибо кто станет заботиться о вере, если обетование наследия дано законом? Но положение дела не таково. Авраам наследовал обетование не законом (ибо где тогда был закон?), но верой, как написано: «Авраам поверил» (Быт.15:6).

Рим.4:15. Ибо закон производит гнев; потому что, где нет закона, нет и преступления.

Теперь доказывает, каким образом «бездейственно обетование». С законом, говорит, соединено преступление, а преступление закона производит гнев и подвергает клятве и наказанию. Как же, спрашивается, виновный в преступлении достоин наследовать?

Рим.4:16. Итак по вере, чтобы было по милости, дабы обетование было непреложно для всех, не только по закону, но и по вере потомков Авраама, который есть отец всем нам:

Рим.4:17. (как написано: Я поставил тебя отцом многих народов) пред Богом, Которому он поверил.

Так как закон производит гнев, то и говорится, что Авраам оправдался и стал наследником верою, дабы все было по благодати. А благодать для чего необходима? «Дабы обетование было непреложно». Ибо благодать, не как закон, не имеет преступления, чтобы даруемое было нетвердо. Поскольку же все бывает по благодати и милости Божией, то даруемое по справедливости непреложно «всем нам», то есть для всех верующих, не для тех только, которые «по закону», то есть обрезаны, но и для тех, которые не обрезаны, которые суть семя Авраама, рожденное «по вере». Поэтому кто не имеет веры, тот не есть семя Авраама, «который есть отец всем нам», то есть верующим, как написано: «Я поставил тебя отцом многих народов».

Смысл такой: Авраам есть отец всех «пред Богом», то есть подобно Богу. Как Бог есть Отец всех, так и Авраам, не по естественному родству, но по союзу веры. «Которому он поверил» присовокупил для того, чтобы показать, что Авраам получил и награду за веру – быть отцом всех. Посему если ты, иудей, не признаешь, что Авраам есть отец всех, то ты уменьшил почесть, которую получил он верою.

 Животворящим мертвых и называющим несуществующее, как существующее.

Теперь повторяет сказанное выше, то есть что Авраам поверил, что омертвевшую плоть, какова была его, может Бог не только оживить, но и сделать плодовитой; почему и говорит теперь: «животворящим мертвых». Слова же «называющим несуществующее, как существующее» присовокупил для того, чтобы показать, что для Бога не невозможно сделать тех, которые не дети Авраама, детьми его. Не сказал, однако, приводящим в бытие несуществующее, но «называющим». Сколь легко для нас назвать что-нибудь существующее, столь же удобно для Бога привести в бытие несуществующее.

Рим.4:18. Он, сверх надежды поверил с надеждою, через что сделался отцом многих народов.

Не подумай, говорит, что Авраам удостоен почестей не по заслугам. Ибо возможно ли это, когда он сверх надежды человеческой поверил с надеждой Божиею, что сделается отцом многих народов, не тех, которые произошли от Измаила (ибо они произошли от Авраама не по вере, но по естеству), но тех, которые подобны ему по вере?

 По сказанному: «так многочисленно будет семя твое».

Рим.4:19. И, не изнемогши в вере, он не помышлял, что тело его, почти столетнего, уже омертвело, и утроба Саррина в омертвении;

Рим.4:20. не поколебался в обетовании Божием неверием, но пребыл тверд в вере, воздав славу Богу

Рим.4:21. и будучи вполне уверен, что Он силен и исполнить обещанное.

Сказав, что Авраам сверх надежды человеческой поверил с надеждой Божиею, теперь доказывает это, говоря, что Аврааму было сказано: «умножу семя твое, как звезды небесные и как песок» (Быт.15:5, 22:17); он же не ослабел в вере, но, пребывая в ней твердым, не обратил внимания ни на собственное тело, уже омертвевшее от времени, ни на сугубое омертвение утробы Сарриной (ибо утроба ее омертвела и от старости, и от бесплодия), и не стал недоумевать, то есть нимало не усомнился, не поколебался мыслью, но «пребыл тверд в вере».

Заметь, как доказывает, что верующий имеет нужду в большой силе. Многие унижали веру, как дело, не требующее труда, а дела возвышали, как требующие пота и силы. Но апостол говорит, что верующий имеет нужду в великой и мощной душе, дабы отражать внушения неверия, как и Авраам возмог верою. А как возмог верою Авраам? «Воздав славу Богу», то есть не посредством человеческих умозаключений уверовав, но помышляя в себе достойное славы Божией и быв уверен, что Бог может сделать невозможное; ибо в этом состоит слава Божия. «Почти столетнего» сказал приблизительно, потому что в то время Аврааму не было еще ста полных лет.

Рим.4:22. Потому и вменилось ему в праведность.

Рим.4:23. А впрочем не в отношении к нему одному написано, что вменилось ему,

Рим.4:24. но и в отношении к нам; вменится и нам, верующим в Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса Христа, Господа нашего,

Рим.4:25. Который предан за грехи наши и воскрес для оправдания нашего.

Апостол многое сказал в похвалу Аврааму, а кто-нибудь мог возразить: что нам из этого? Поэтому и высказывает, что о том написано и для нас, что и нам вменится вера в правду, только бы мы имели ее, веруя в Того, Кто воскресил Иисуса. Если сомневаешься, как можешь оправдаться, то представь в душе своей Иисуса, Который изгладил все грехи твои, Который умер не за Свой грех, но за грех мира. Поскольку же Он умер, не имея греха, то справедливо воскрес. Ибо как мог быть удержан в аде Тот, Кто не имел греха? Итак, Он для того и умер и воскрес, чтобы и от грехов освободить и соделать праведными. Посему как Авраам поверил, что его омертвевшее уже тело сделается плодовитым, так и ты веруй, что Иисус умер и воскрес, и тебе вменится в правду, как и праотцу твоему Аврааму.

Христос Пантократор, сер. VI века, Синай

Евангелие по Матфею

Мф. 7:21-23

Толкование на Мф. 7:21-23 святителя Иоанна Златоуста

«Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного». (Мф.7:21)

 Почему Спаситель не сказал: но исполняющий волю Мою? Потому, что на первый раз довольно было, чтобы и первая мысль принята была слушателями; а последняя была слишком высока для их слабости. Впрочем, в первой мысли заключается и последняя. Притом и то должно сказать, что воля Сына не различна от воли Отца. Но здесь кажется мне, Спаситель главным образом касается иудеев, которые все полагали в догматах, а о жизни нимало не заботились. Потому и Павел обличает их, говоря: «Вот, ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом, и знаешь волю [Его]» (Рим. 2:17–18). Но пользы для тебя в том нет никакой, когда не видно того из жизни и дел твоих. Однако ж Христос не остановился на указанных словах, но сказал еще гораздо более: «Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали» (Мф. 7:22)? То есть: не только тот лишается царствия небесного, который имеет веру, а о жизни нерадит; но равно будет устранен от священных врат его и тот, кто при вере сотворил даже много знамений, а доброго ничего не сделал. «Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали»? Видишь ли, как неприметным образом Спаситель уже вводит и Свое собственное лицо и, кончивши всю беседу, объявляет Себя Судьею? Что наказание постигнет грешников, об этом Он объявил выше; а кто будет наказывать, это Он открывает уже здесь. Впрочем, не сказал прямо: Я буду наказывать; но – «Многие скажут Мне», через что внушает то же самое. В самом деле, если бы не сам Он был Судиею, то как бы сказал слушателям: «И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня» (Мф.7:23), – то есть, не только во время суда, но даже и тогда, когда вы творили чудеса? Потому-то и ученикам Своим говорил: «Не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лк. 10:20). Да и везде Он повелевает иметь великое попечение о жизни. Невозможно, чтобы человек, ведущий добродетельную жизнь и свободный от всех страстей, когда-либо был презрен; хотя и случится ему впасть в заблуждение, Бог тотчас привлекает его к истине. Но некоторые говорят, что представляемые Спасителем люди потому не получат спасения, что они притворно исповедуют Господа. Если так, то Спаситель говорит против Своего намерения. В самом деле, Он хочет здесь показать, что вера без дел ничего не значит; распространяя далее эту мысль, Он присовокупил и чудеса, показывая тем, что не только вера, но даже и чудеса никакой не приносят пользы тому, кто производит их, если нет добродетели. А если бы люди, о которых идет речь, не творили чудес, то Христос никак бы здесь не упомянул о чудесах; с другой стороны – и те не дерзнули бы во время суда сказать Ему о чудесах. Да и самый ответ их, и то, что они говорят в виде вопроса, показывает, что они действительно творили чудеса. Так как они видят конец, совершенно противный их ожиданию, и после того как здесь по чудесам своим для всех были предметом удивления, а там видят себя определенными к наказанию, то как бы в изумлении и удивлении они и говорят: «Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали»? Как же теперь Ты отвращаешься от нас? Что значит странный и неожиданный этот конец? Но пусть они удивляются тому, что, сотворивши столько чудес, подверглись наказанию; ты же не удивляйся. Вся эта благодать была ничто иное, как дар Подавшего ее, а те ничего от себя не привнесли, почему справедливо и наказываются, поскольку сделались неблагодарными и нечувствительными пред Тем, Который так их почтил, что дал им, хотя и недостойным, благодать чудотворения. Так неужели, скажешь, совершая дела нечестия, они вместе совершали чудеса? На это некоторые говорят, что они не в то время, когда чудодействовали, вели себя нечестиво, но уже после развратились и делали преступления. Но это также совершенно противно намерению Спасителя; Он хотел показать, что ни вера, ни чудеса ничего не значат без добродетельной жизни. То же и Павел говорит: «Если имею [дар] пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что [могу] и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто» (1Кор. 13:2). Кто же, спросишь, те, которых Иисус Христос, несмотря на их чудотворения, представляет достойными мучения? Многие из веровавших получали дары: таков был тот, который изгонял демонов, не будучи последователем Иисуса Христа; таков был и Иуда, потому что и он, будучи злым, имел дар чудотворения. То же можно найти и в Ветхом Завете, то есть, что благодать часто действовала в недостойных, для блага других. Так как не все ко всему были способны, но иные вели жизнь непорочную, а не имели такой веры, другие же напротив, то Господь как первых через последних побуждал являть великую веру, так и последних через этот несказанный дар призывал к исправлению.

2. Вот почему Господь и давал благодать в великом обилии. «Многие чудеса, – говорят они, – творили». «И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас»: то есть, ныне они почитают себя Моими друзьями, а тогда узнают, что Я даровал им благодать не как друзьям. И что дивиться тому, что Он дары благодати дал людям, уверовавшим в Него, но не имеющим жизни, согласной с верою, когда Он является действовавшим и в тех, которые не имели ни той, ни другой? Так Валаам был чужд и веры, и добродетельной жизни; и однако, благодать в нем действовала для устроения спасения других. Фараон был такой же; однако, и ему Бог показал будущее (Быт. 41). Навуходоносору, самому беззаконному человеку, также открыл то, что имело случиться по прошествии многих родов; также и сыну его, своим нечестием превзошедшему отца, открыл будущее, – и все для чудных и великих дел Своего промысла (Дан. 2). Итак, поелику и тогда, при начале евангельской проповеди, нужны были многие доказательства силы Христовой, то и из числа недостойных многие получали дары. Впрочем, от таких чудес они никакой не получили для себя пользы, а только навлекли на себя еще большее наказание. Потому Спаситель и произнес к ним страшное это слово: «Никогда не знал вас»! Так, многих Он и здесь уже ненавидит, и до суда уже отвращается. Итак, возлюбленные, устрашимся, и приложим великое старание о жизни своей, и не станем думать, что мы, не производя теперь чудес, потому самому имеем менее благодати. От чудес никогда ничего не прибудет нам, равно как ничего не убудет и от того, что мы не творим их, если только заботимся о всякой добродетели. За чудеса мы сами остаемся должниками перед Богом, а за жизнь и дела имеем Бога должником.

Просмотры (96)

Апостола Павла послание к римлянам

Рим. 4:4-12

Толкование на  Рим. 4:4-12  Феофилакта Болгарского, архиепископа Охридского

Рим.4:4. Воздаяние делающему вменяется не по милости, но по долгу.

Рим.4:5. А не делающему, но верующему в Того, Кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность.

Рим.4:6. Так и Давид называет блаженным человека, которому Бог вменяет праведность независимо от дел:

Рим.4:7. Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты.

Рим.4:8. Блажен человек, которому Господь не вменит греха.

Делающий, говорит, получает мзду как даваемую ему за труд по долгу, верующий, хотя не делает, однако представляет со своей стороны веру – вещь весьма значительную; потому что убедиться в том, что Бог и жившего в нечестии может не только освободить от наказания, но и сделать праведным, есть дело высокой цены. По этой причине и «верующему… вера его вменяется в праведность», то есть его веру приемлет Бог – не для того, чтобы дать ему мзду, но для того, чтобы оправдать его. Поэтому кто верует, тот приносит нечто и со своей стороны, именно веру.

Доказав примером Авраама, что правда или оправдание – от веры, представляет и Давида, который называет блаженным того человека, которому Бог не вменяет греха, и показывает преимущество и превосходство веры. Ибо если блажен тот, кто получает прощение по благодати, то гораздо блаженнее тот, кто выказал веру и оправдан ею. Что же, говорит, затрудняешься в том, что он получает прощение грехов по благодати? Видишь, что получивший отпущение по благодати ублажается; ибо пророк не назвал бы его блаженным, если бы не знал, что он имеет большую славу: ибо блаженство есть нечто весьма важное и выше самой праведности, оно верх всех благ, получаемых нами от Бога.

Рим.4:9. Блаженство сие относится к обрезанию, или и к необрезанию? Мы говорим, что Аврааму вера вменилась в праведность.

Рим.4:10. Когда вменилась? по обрезании или до обрезания? Не по обрезании, а до обрезания.

Если, говорит, блаженство принадлежит тому, кому не вменит Господь греха, то есть оправданному, а Авраам оправдан, то всеконечно он получил блаженство. Посмотрим же, когда он оправдался: до обрезания ли, или по обрезании? Конечно, до обрезания. Значит, блаженство падает на необрезание, то есть более принадлежит необрезанию, нежели обрезанию.

Рим.4:11. И знак обрезания он получил, как печать праведности через веру, которую имел в необрезании, так что он стал отцом всех верующих в необрезании, чтобы и им вменилась праведность,

Рим.4:12. и отцом обрезанных, не только принявших обрезание, но и ходящих по следам веры отца нашего Авраама, которую имел он в необрезании.

Решает естественно возникающее возражение. Иной, быть может, возразил бы: если Авраам оправдался до обрезания, то для чего был обрезан? Апостол отвечает: он «знак обрезания… получил» – вместо печати, запечатлевающей, что он оправдался верой, которую обнаружил прежде, будучи необрезанным.

Итак, относительно Авраама представляются два предмета: необрезание и обрезание. Чрез необрезание он оказывается отцом необрезанных. Но каких? которые подобно ему веруют, «чтобы и им вменилась праведность», то есть чтобы и они оправдались. С другой стороны, чрез обрезание Авраам оказывается отцом «обрезания», то есть обрезанных. Отец же он не только тех, которые имеют обрезание, но и которые ходят по следам веры его, которую имел в необрезании.

Итак, настоящее место надо читать так: стал и отцом обрезанных не для тех, которые подобны ему по одному обрезанию, но для тех, которые ходят по стопам веры его, то есть подобно ему веруют в воскресение мертвых тел. Ибо он в старости и в омертвении поверил, что Бог может сделать семя его плодовитым и дать ему сына.

Полная мысль такая: Авраам, будучи необрезанным, уверовал и оправдался, чтобы таким образом стать отцом верующих необрезанных.

С другой стороны, он получил обрезание, печать и знак веры, которая в необрезании, чтобы стать отцом обрезанных, ходящих, разумеется, по следам его веры, которую имел он, не будучи еще обрезан. Коль скоро нет этой веры, обрезание попусту хвалится, подражая тому, кто показывает кошелек, к которому приложена только печать, но в котором нет ничего.

Итак; иудей есть кошелек, запечатанный обрезанием, но веры, печать которой есть обрезание, не имеющий.

Евангелие по Матфею

Мф. 7:15-21

Толкование на  Мф. 7:15-21 святитель Иоанна Златоуста

«Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» (Мф. 7:15). Вот, кроме псов и свиней, другой род наветов и коварства, гораздо опаснее первого: те, по крайней мере, известны и явны, а эти – скрытны. Потому и Спаситель тех повелел только удаляться, а этих еще внимательно рассматривать, так как невозможно узнать их с первого взгляда. Потому и сказал: «берегитесь», внушая тем большую тщательность в их распознавании. Потом, чтобы слышавшие, что должно идти тесным, прискорбным и для многих неприятным путем, притом, хранить себя от псов и свиней и от других (врагов) злейшего рода, т. е., от волков, – чтобы, говорю, слышавшие это не пришли в уныние от множества скорбей, так как надлежало идти путем для многих неприятным, и притом еще иметь в виду вышесказанные препятствия, – для этого Спаситель привел на память происшествия, бывшие при их отцах, упомянув именно о лжепророках. Все подобное и тогда случалось. Итак, говорит, не смущайтесь. Ничего не случится нового, или особенного. Дьявол всегда к истине присоединяет обман. Здесь под именем лжепророков, как мне кажется, Христос разумел не еретиков, но тех, которые, ведя развратную жизнь, прикрывают себя личиною добродетели, – каковых людей обыкновенно называют обманщиками. Потому Спаситель и присовокупил: «По плодам их узнаете их» (Мф.7:16). У еретиков часто можно найти жизнь добрую; но у тех, о которых я сказал, – никогда. Скажешь: что, если они и тут притворяются? Но они удобно могут быть пойманы. Тот путь, по которому Христос заповедал идти, по самому свойству труден и тягостен. Лицемер же никогда не захочет трудиться; его дело только притворяться. Потому он легко может быть и изобличен. Когда Господь говорит: «немногие находят их», то опять отделяет этих немногих от тех, которые не обретают его, а только притворяются, внушая тем смотреть не на лицемеров, но на истинно шествующих по этому пути. Но для чего, скажешь, Спаситель не открыл таковых лицемеров, а нас самих заставил испытывать их? Для того, чтобы мы бодрствовали и всегда были на страже, охраняя себя не только от явных, но и скрытых врагов, на которых и Павел указывая, говорил, что «красноречием обольщают сердца простодуш­ных» (Рим. 16:18). Итак, не будем смущаться, когда и ныне много таковых увидим. Христос заранее ведь и это предрек.

 Заметь кротость Спасителя. Он не сказал: накажите их; но только: остерегайтесь, чтобы не получить себе вреда от них и чтобы по неосторожности не впасть в их сети. Потом, в предотвращение твоего возражения, что невозможно узнать таких людей, приводит еще доказательство, заимствуя его от примера человеческого: «Собирают ли с терновника виноград, – говорит Он,– или с репейника смоквы» (Мф. 7:16)? «Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые» (Мф.7:17). «Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Мф.7:18). Слова эти заключают в себе такой смысл: люди, о которых идет речь, не имеют ничего кроткого, ничего сладкого, по одной только коже они овцы, – почему и легко узнать их. И чтобы ты нимало не колебался, для этого Христос то, что иначе быть не может, сравнивает с естественною необходимостью. Об этом и Павел говорит: «Помышления плотские суть смерть…; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут» (Рим. 8:6–7). Хотя Спаситель и два раза говорит одно и то же, но тут нет тождесловия. Чтобы кто-нибудь не сказал, что злое дерево, хотя и приносит плоды злые, но может приносить и добрые, а при двояком плодоношении трудно уже делать различение, в опровержение этого Спаситель говорит, что этого быть не может, что оно приносит только злые плоды, но добрых никогда не принесет; равно как и наоборот. Что ж, неужели добрый человек не может сделаться худым, и наоборот? Жизнь человеческая наполнена многими такими примерами. Но Христос не то говорит, будто худому человеку невозможно перемениться, или доброму невозможно пасть, но то, что человек не может принести доброго плода, доколе живет худо. Худой человек может перейти к добродетели; но доколе он остается худым, дотоле не может принести доброго плода. Как же Давид, будучи и добр, принес худой плод? Не в состоянии добродетели, но уже переменившись, он это сделал, так что он не принес бы такого плода, если бы всегда пребыл тем, чем был, потому что, оставаясь добродетельным, он не осмелился бы сделать того, на что дерзнул. Эти слова Спаситель сказал и для того, чтобы заградить уста безрассудно клевещущих, и обуздать язык злословящих. Этими словами Он хотел лишить всякого извинения тех злых людей, из-за которых подозревают и добрых. После того ты уже не можешь сказать: я обманулся, не догадался! – потому что тебе предложено Мною самое действительное средство к познанию порочных людей, т. е., повелено рассматривать их поступки, а не безрассудно смешивать все. Далее, хотя Спаситель не велел их наказывать, но только остерегаться, – однако же, чтобы с одной стороны утешить обижаемых ими, а с другой – устрашить обижающих и побудить их к исправлению, Он определяет им наказание, говоря: «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь» (Мф. 7:19). Затем, несколько смягчая Свое слово, присоединил: «Итак по плодам их узнаете их» (Мф.7:20). Чтобы слушатели не подумали, что Он внушает им одни только угрозы, Он трогает их сердца, предлагая учение Свое в виде совета и увещания. Здесь, мне кажется, Он разумеет и иудеев, которые являли таковые плоды, – почему и напомнил им слова Иоанна, описывая казнь их теми же словами. И тот говорил то же, напоминая им секиру, и дерево посекаемое, и огонь неугасаемый. И кажется, здесь одно только наказание, именно сожжение; но если кто внимательнее рассмотрит, тот найдет два наказания. В самом деле, кто сожигается, тот без сомнения лишается и царствия; а это наказание лютее еще первого. Знаю, что многие ужасаются только одной геенны; но я думаю, что лишение небесной славы есть мучение более жестокое, нежели геенна. Если этого нельзя представить в слове, то нет ничего удивительного; мы ведь не знаем и блаженства вечных благ, чтобы ясно видеть несчастие, происходящее от их лишения. А Павел, который ясно знал это, видел, что отпасть от славы Христовой всего ужаснее. Это и мы узнаем, когда будем испытывать на себе.

О, если бы мы никогда не подвергались этому, Единородный Сыне Божий, – если бы никогда не испытали на себе этого нестерпимого наказания! Невозможно ясно выразить, как велико зло – лишиться небесных благ; впрочем, сколько могу, постараюсь и поспешу хотя несколько объяснить вам это на примере. Представим себе такого удивительного юношу, который бы с добродетелью соединял царствование над вселенною, и который бы во всем был так совершен, что мог бы во всех возбудить к себе отеческую любовь. Чего, думаете вы, не согласился бы с удовольствием претерпеть отец этого юноши, чтобы только не лишиться его общения? Или, на какое бы несчастье, великое ли то или малое, не решился бы он, чтобы только видеть и увеселяться им? Подобным образом мы должны размышлять и о небесной славе. Поистине, не столько любезно и вожделенно отцу его дитя, как бы оно ни было совершенно, сколько вожделенно получить те блага, разрешиться и быть со Христом (Флп. 1:23). Нестерпима геенна и мучение в ней; но если представить и тысячи геенн, то все это ничего не будет значить в сравнении с несчастьем лишиться той блаженной славы, возненавиденым быть от Христа и слышать от Него: «Не знаю вас» (Мф. 25:12) и обвинение, что мы, видя Его алчущего, не напитали. Поистине лучше подвергнуться бесчисленным ударам молнии, нежели видеть, как кроткое лицо Господа отвращается от нас и ясное око Его не хочет взирать на нас. И действительно, если Он меня, врага Своего, при всей к Нему ненависти и отвращении от Него, так возлюбил, что даже не пощадил самого Себя, но предал Себя на смерть, и если, после всего этого, не подам Ему и хлеба, когда Он алчет, – то какими уже глазами буду взирать на Него? Но и здесь заметь Его кротость. Он не исчисляет Своих благодеяний, не жалуется на то, что ты презрел столь великого своего благодетеля, не говорит: Я тебя привел из небытия в бытие, вдохнул в тебя душу, поставил тебя владыкою над всем, что находится на земле; для тебя Я сотворил землю и небо, море и воздух, и все сущее; от тебя я был презрен и казался тебе ниже дьявола, но при всем том не оставил тебя: бесчисленные открыл средства для твоего спасения, восхотел сделаться рабом, был бит по ланите, оплеван, заклан, умер поноснейшею смертью; даже на небе за тебя ходатайствую, даю тебе Духа, удостаиваю тебя царствия и предлагаю тебе такие благодеяния; восхотел быть твоим главою, женихом, ризою, домом, корнем, пищею, питием, пастырем, царем и братом; избрал тебя наследником и сонаследником Своим, из мрака привел тебя в область света. Хотя Господь мог сказать это и еще того более, но Он ничего такого не говорит, а упоминает только об одном грехе твоем. Являет и здесь Свою любовь и милосердие, которое имеет к тебе. Не сказал: «Идите… в огонь вечный», уготованный вам, но – «уготованный диаволу». И прежде говорит о том, чем Его обидели, но и тут упоминает не о всех обидах, а о немногих. Притом, прежде осуждения оскорбивших Его, Он призывает праведных, чтобы показать, что Он справедливо обвиняет. Какого же мучения не ужаснее эти слова Его? Никто, видя благодетеля своего истаивающим от голода, не презрит его; а если бы и презрел, то после того лучше бы согласился сам с поношением скрыться в землю, нежели при двух или трех друзьях слышать обвинение в этом. Что же будет с нами, когда пред всею вселенною услышим от Господа подобное обвинение, которого, впрочем, Он не произнес бы и тогда, если бы не хотел оправдать Своего суда? А что Он произнес это обвинение не в поношение грешников, но в оправдание самого Себя и для показания, что Он не вообще и не без причины говорил к ним: «Идите от Меня», – это очевидно из неизреченных Его благодеяний. Если бы Он хотел подвергнуть грешников поношению, то выставил бы все свои благодеяния; а Он говорит только о том, что претерпел.

Итак, возлюбленные, убоимся услышать эти слова. Жизнь наша – не игра, или лучше сказать, настоящая жизнь – игра, но будущая – не игра. А может быть, и не игра только, но и хуже того. Не смехом оканчивается, но и большой причиняет вред тем, которые не хотят тщательно благоустроять самих себя. Скажи мне: чем мы, созидающие великолепные дома, различаемся от детей, играющих и строящих домики? Какое различие между их обедом и нашею роскошью? Нет никакого – разве только то, что мы это делаем с мучением. Если же мы не примечаем ничтожности всего этого, нет в том ничего удивительного, потому что мы еще не сделались мужами. А когда сделаемся, то узнаем, что все это детские забавы. Приходя в зрелый возраст, мы смеемся над детскими занятиями, хотя в детском возрасте почитаем эти занятия весьма важными и, собирая черепки и грязь, тщеславимся не менее тех, которые строят высокие стены. И однако, состроенное нами скоро разрушается и падает; да если бы и стояло, на что нам годилось бы? Так и великолепные наши дома. Они ведь не могут принять гражданина небесного, и не захочет обитать в них тот, кто имеет высшее отечество; но как мы ногами разрушаем детские игрушки, так и он своим духом ниспровергает наши здания. И как мы смеемся над детьми, плачущими о разрушении построенного ими домика, так и он не только смеется, но и плачет, когда мы рыдаем о своих домах, потому что он имеет сострадательное сердце, и видит для нас великий от этого вред. Итак, будем мужами. Долго ли нам пресмыкаться по земле? Долго ли величаться камнями и деревьями? Долго ли играть? И если бы только играли! Нет, мы оставляем и самое спасение свое. И как дети, пренебрегающие учением, а занимающиеся играми только, подвергаются жестоким наказаниям, так и мы, истощив все старание свое на житейские занятия, и оказавшись не в состоянии дать на деле отчет в духовном учении, который после смерти потребуется от нас, понесем крайнее наказание. И никто не может избавить нас, хотя бы то был отец, хотя бы брат, или другой кто-либо. Но все, чему мы преданы ныне, погибнет, а мучение, происходящее от этого, будет бесконечное и непрестанное. Так это случается и с детьми, когда отец за их леность совершенно истребляет все их детские игрушки, и чрез то заставляет их непрестанно плакать. А чтобы увериться тебе в истине слов моих, я представлю такую вещь, которую люди более всего почитают достойною уважения, именно, богатство, и противопоставлю ему душевную добродетель, какую тебе угодно: тогда ты ясно увидишь всю нищету его. Итак, представим двух людей (я уже не говорю о любостяжании, а о богатстве, правильно приобретенном), и один из них пусть умножает свое имение, пусть переплывает моря, обрабатывает землю и употребляет всякие другие способы к приобретению; хотя я и не знаю, может ли он, так поступая, делать законное приобретение, но положим, что он приобретает выгоды законным образом. Пусть будет так; пусть он покупает поля, рабов и прочее, пусть не будет в этом приобретении его ни одной неправды. Напротив, другой, столь же богатый, пусть продает свои поля, продает дома, золотые и серебряные сосуды, подает требующим; пусть облегчает участь бедных, врачует больных, помогает находящимся в нужде; пусть разрешает от уз, одних выводит из рудокопней, других освобождает от удавления, пленников освобождает от наказания… На чьей стороне хотели бы вы быть? Впрочем, я еще не сказал о будущем, но пока о настоящем. Итак, кому из них хотели бы вы последовать: тому ли, который собирает золото, или тому, который избавляет других от несчастья? Тому ли, который покупает поля, или тому, который определил себя на служение роду человеческому? Тому ли, который окружен множеством золота, или тому, который увенчан бесчисленными похвалами? Не уподобляется ли этот последний некоему ангелу, сшедшему с небес для исправления прочих людей? А другой не похож ли более на какое-то дитя, которое собирает все без цели и смысла, нежели на возрастного? Если же и законное приобретение богатств так достойно смеха, и есть знак крайнего безумия, то как не назвать того несчастнейшим из всех, кто еще и неправедно собирает его? Если же и теперь он достоин великого смеха, то каких слез достойна будет жизнь его по смерти, когда присоединится к тому геенна и лишение царствия?

Но рассмотрим, если хочешь, и другой вид добродетели. Для этого представим опять другого человека – могущественного, всеми повелевающего, облеченного великим саном, имеющего и блестящего глашатая, и пояс, и жезлоносцев, и большое число слуг. Не представляется ли тебе это все великим и вожделенным? Теперь и этому человеку противоположим другого: незлобивого, кроткого, смиренного и великодушного; пусть будут его оскорблять, бить, а он пусть будет сносить терпеливо и благословлять таким образом поступающих с ним. Итак, скажи мне: кто достоин удивления, – тот ли, надменный и напыщенный, или этот, уничиженный? Не уподобляется ли этот последний горним бесстрастным силам, а тот – надутому пузырю, или человеку, страждущему водяною болезнью и сильною опухолью? Не подобен ли тот духовному врачу, а этот смешному дитяти, надувающему щеки? Да и чем ты гордишься, человек? Тем ли, что ты носишься на высокой колеснице? Или тем, что тебя возят запряженные мулы? Так что ж? Это бывает и с каменьями. Или тем, что ты облечен в красивые одежды? Но посмотри на того, который вместо одежд облечен добродетелью, – и увидишь, что ты подобен гниющей траве, а он подобен дереву, приносящему чудный плод, и доставляющему большое удовольствие зрителям. Ты носишь на себе пищу червей и моли, которые, если нападут на тебя, скоро обнажат тебя от этого украшения (так как одежды – пряжа червей, а золото и серебро – земля и прах; да, земля – и более ничего). Украшенный же добродетелью такую имеет одежду, которой не только моль, но и самая смерть не может повредить. И это весьма справедливо: добродетели души не земное имеют начало, но суть плод духовный, и не подлежат съедению от червей. Эти одежды ткутся на небе, где нет ни моли, ни червей, ни чего-либо подобного. Итак, скажи мне, что лучше: богатым ли быть, или бедным? В славе ли быть, или в унижении? Иметь ли изобилие, или терпеть голод? Конечно, лучше быть в чести, иметь изобилие и богатство. Итак, если ты хочешь самих вещей, а не одних названий, то оставь землю и все, что находится на ней, и переселись на небо. Все здешнее есть одна тень, а тамошнее неподвижно, непоколебимо, и никем не может быть похищено. Итак, будем искать небесного со всяким тщанием, чтобы нам и освободиться от здешних беспокойств, и, приплывши к тихому тому пристанищу, явиться с великим грузом и неизреченным богатством милостыни. О, если бы всем нам достичь этого пристанища и богатства благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Просмотры (59)

Гверчино Святой Павел

Апостола Павла послание к римлянам

Рим. 2:28-29, 3:1-18

Толкование на Рим. 2:28-29, 3:1-18 профессора Александра Павловича Лопухина

Рим.2:28. Ибо не тот Иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое наружно, на плоти;

Рим.2:29. но тот Иудей, кто внутренно таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и похвала не от людей, но от Бога.

Можно быть иудеем по наружности, т. е. иметь обрезание или, что то же, можно носить на теле (плоти) знак союза с Богом – обрезание и в то же время не быть истинным иудеем и не состоять в действительном особенном общении с Богом. Подобная мысль высказана и в Евангелии (см. Мф 8:11, 12). Наоборот, настоящим иудеем, т. е. человеком, имеющим особые права в истории домостроительства спасения людей, может быть назван только тот, кто в душе (внутренно) таков, кто по своему нравственному существу выдается среди других людей. Обрезание настоящее также есть обрезание сердца, т. е. удаление из сердца, из внутреннего существа человека всего нечистого, греховного. – «По духу». Правильнее: Духом (Святым). Если же здесь разуметь дух человеческий, то его прибавление было бы совершенно лишним при выражении: в сердце. – «Не по букве». Одного исполнения буквы или внешнего постановления об обрезании недостаточно, потому что в нем ничего не сказано о необходимости внутреннего изменения принимающего обрезание человека, и оно такого изменения не может само произвести. Только Дух Святой изменяет внутреннюю жизнь человека! – «Ему», т. е. и настоящему обрезанию, и настоящему иудею. – «Похвала». Это слово имеет отношение к значению имени иудей (хвала Божия). Похвала, конечно, будет изречена такому человеку и такому обрезанию на последнем суде 

Рим.3:1. Итак, какое преимущество быть Иудеем, или какая польза от обрезания?

Из предыдущей главы становилось очевидным, что согрешающий иудей так же подлежит гневу Божию, как и согрешающий язычник. Но в таком случае возбуждался вопрос о преимуществах иудейского народа – в чем же они заключались? Ведь и сам Апостол в 1-ой главе намекал на существование этих преимуществ (Рим.1:16). На этот предполагаемый вопрос Апостол отвечает, что иудеи имели много преимуществ и, прежде всего, обладали откровением Божиим. Если это обладание не привело к той цели, к какой оно должно было привести, т. е. к принятию ими Христа, то не уничтожилась ли через это верность Бога данным праотцам иудеев обещаниям! Нет, скорее можно сказать, что через неверие иудеев верность Бога означенным обещаниям еще более стала видна. Но если, таким образом, грех неверия человеческого служит к наивысшему прославлению Божию, то может ли Бог гневаться на грешников? Если бы не признать за Господом этого права гневаться и на тех грешников, грехи которых служат к прославлению Его святости, то это значило бы отрицать возможность последнего суда над всем человечеством.

Рим.3:2. Великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено слово Божие.

«Великое преимущество» – точней: многое или многие (преимущества). Об этих преимуществах Апостол говорит обстоятельно в IX-ой гл. (ст. 4 и cл.). – «Слово Божие». Так как в 3-м стихе прославляется верность Бога этому слову или, точнее, откровениям Божиим (τα λόγια του θ.), то ясно, что под словом Б. нужно разуметь обетования Божии (ср. Рим.9:4 αί εκαγγελίαι), которые находятся не только у пророков (ср. Деян 3:24), но и в Пятикнижии.

Рим.3:3. Ибо что же? если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию?

Рим.3:4. Никак. Бог верен, а всякий человек лжив, как написано: Ты праведен в словах Твоих и победишь в суде Твоем.

«Ибо что же?» т. е. как понять это? (неверие иудеев обетованиям, по-видимому, совершенно уничтожает все значение этих обетований). – «Если некоторые и неверны были». Выражение «некоторые» (τινές) означает часть целого, но не указывает, насколько велика эта часть. – «Неверны были» – точнее: не уверовали (ηπίστησαν), т. е. не уверовали в пришедшего Мессию, имея обетование о Нем. Для Апостола в то время уже вполне выяснилось отношение иудейского народа ко Христу (ср. 9–11 гл.). – «Неверность» – точнее: неверие (во Христа). – «Уничтожит ли», т. е. лишиться силы? – «Верность Божию», т. е. верность Бога Своим обещаниям, какие Он дал некогда народу Своему. – «Никак». «Бог верен». Здесь Апостол утверждает вообще верность Бога данным обещаниям, но для всякого ясно, что тут же дается ответ и на поставленный в 3-м ст. вопрос. Павел хочет сказать, что Бог непременно исполнит на еврейском народе данные патриархом этого народа обетования, но эту мысль он высказывает и развивает только в конце 11-ой гл. – «Всякий человек лжив». Только человеку, существу слабой воли, свойственно лгать, т. е. изменять своим словам и обещаниям. – Бог же не таков! «Ты праведен…» В пс. 50-ом, отрывок из которого представляют эти слова, Давид кается пред Богом в том, что он согрешил пред Ним, пред очами Его. Этим он хочет сказать, что он хорошо понимал, что делал, – Бог ему разъяснил еще ранее (в законе) преступность таких дел, какие совершил Давид, но Давид все-таки совершил их (ср. Пс.50:8). Отсюда получается сходство между Давидом и израильским народом. Израиль, носитель божественных откровений, был хорошо ознакомлен с тем, что такое грех против Бога и к каким последствиям он ведет. Если теперь, вопреки этим чрезвычайным вразумлениям, он все-таки впал в ложь – отверг Мессию, то уже не должен, не имеет права обвинять Бога за свое отвержение. Перед словами: «Ты праведен» нужно прибавить союз: чтобы, так как в греч. тексте здесь стоит опущенное в русском ώπως άν, и все выражение поэтому лучше перевести так: «чтобы Ты был признан, как праведный (в суде над Давидом и Израилем)». – «И победишь» – и чтобы Ты явился победителем, если Ты начнешь тяжбу (конечно, по поводу отвержения Израиля, на что Израиль выразил недовольство). Апостол приводит слова его пс. по тексту LXX.

Рим.3:5. Если же наша неправда открывает правду Божию, то что скажем? не будет ли Бог несправедлив, когда изъявляет гнев? (говорю по человеческому рассуждению).

Рим.3:6. Никак. Ибо иначе как Богу судить мир?

Если людская неправда может служить, так сказать, прекрасным фоном для раскрытия Божественной Правды – хорошее лучше всего оттеняется и выдается, если наряду с ним поставлено что-нибудь дурное, – то за что Бог гневается на неправедных, т. е. на неверующих иудеев? Так, по Апостолу, можно бы говорить только с чисто человеческой точки зрения: человек, предоставленный сам себе, очень легкомысленно смотрит на вещи и превратно судит о делах Божиих. Не лучше ли бы было – так мог рассуждать иудей, – не справедливее было бы со стороны Бога простить нам наше неверие во Христа? Апостол отрицательно решает этот вопрос. Если бы Господь простил Своему народу, по личным отношениям к этому народу не вменил ему в вину его страшный грех – неверие во Христа, то как бы Он мог судить весь мир, все человечество на страшном суде? Нет, правда Божия требует наказания всякого греха, безотносительно к его последствиям.

Рим.3:7. Ибо, если верность Божия возвышается моею неверностью к славе Божией, за что еще меня же судить, как грешника?

Рим.3:8. И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро, как некоторые злословят нас и говорят, будто мы так учим? Праведен суд на таковых.

Здесь Апостол для большего убеждения в неправильности мнения, упомянутого в 5-м ст., выставляет на вид свое собственное дело. Иудеи, конечно, говорили о Павле, что это – грешник, что Бог накажет его за отступничество от иудейства, и Апостол, зная эти нападки на него, указывает на их нелогичность. За что бы Бог стал наказывать его? Положим, он проповедует ложь, но если это ложь, это ложное учение, с каким он везде выступает, только еще сильнее дает возможность обнаружиться истине Божией или «истинной» иудейской вере, то за что иудеи нападают на него? Не должны ли они скорее хвалить его за это? Затем, еще более усиливая свое доказательство, Апостол говорит, что с точки зрения иудеев (см. ст. 5-ый), он и другие христиане, значит, поступают хорошо, когда делают зло. На самом деле, конечно, этого христиане не делают, и напраслина, взводимая на них иудеями, несомненно найдет себе праведное осуждение на суде Божием, – но во всяком случае, если бы христиане делали зло, чтобы дать возможность больше обнаружиться правде Божией, то, конечно, с иудейской точки зрения, они заслуживали бы похвалы, а не осуждения… Вот до какой нелепости доводит мнение, высказанное в 5-м ст., как мнение иудеев – противников Павла. Иногда в последующие времена пытались оправдывать величайшие преступления в истории теми великими благими последствиями, какие эти преступления имели для человечества. Даже Робеспьера во имя такого соображения производили некоторые в святые… Апостол отрицает приложимость такого принципа: человек, по его воззрению, ответствует пред Богом за свое дурное дело, какие бы добрые последствия оно ни имело, потому что, как говорит он в других местах своих посланий, это уже Сам Бог обращает дурные деяния человеческие на пользу человечества (см. Рим 9:17, 11:25, 31; Гал 3:22).

Рим.3:9. Итак, что же? имеем ли мы преимущество? Нисколько. Ибо мы уже доказали, что как Иудеи, так и Еллины, все под грехом,

Возвращаясь к вопросу о преимуществах иудейского народа, поставленному в 1-м ст., Апостол теперь доказывает из Писаний Ветхого Завета, что иудеи не могут претендовать на какие-либо преимущества в отношении к суду Божию, потому что все они были грешники. Их не может спасти и данный им от Бога закон, который, не давая людям сил изменить к лучшему свою жизнь, дает только возможность иудеям убедиться в том, что они пребывают во грехе.

«Имеем ли мы преимущество?» Апостол спрашивает это от лица иудеев, к которым причисляет и себя. – «Нисколько» – с греч. точнее: «не вполне, не во всех отношениях» (ού πάντως. Если бы апостол хотел сказать: нисколько, совсем нет! то он употребил бы, как в 1Кор 16:12, выражение: πάντως ού), т. е., иудеи, как избранный народ, имеют преимущества пред язычниками (см. Рим 9:4–5 ср. Еф 2:11–12), но как отдельные лица они будут судимы на последнем суде Божием без отношения к этим национальным преимуществам: судиться будет не нация, а отдельные ее члены. Там последние им не помогут. Они имели значение для земной, исторической жизни народа еврейского, и благо тем отдельным членам еврейской нации, какие воспользовались этими преимуществами для личного своего усовершенствования! – «Ибо мы уже доказали». К сожалению, большинство иудеев, как показал Апостол во II-ой гл. (ст. 17 и сл.), не воспользовались своим особым положением избранного Богом народа и вели такую же греховную жизнь, как и язычники.

Рим.3:10. как написано: нет праведного ни одного;

Рим.3:11. нет разумевающего; никто не ищет Бога;

Рим.3:12. все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного.

Рим.3:13. Гортань их – открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их.

Рим.3:14. Уста их полны злословия и горечи.

Рим.3:15. Ноги их быстры на пролитие крови;

Рим.3:16. разрушение и пагуба на путях их;

Рим.3:17. они не знают пути мира.

Рим.3:18. Нет страха Божия перед глазами их.

Обличения, какие высказаны против иудеев Апостолом, согласны с теми отзывами, какие еще ранее сделаны были об иудеях их собственными пророками. Сначала Апостол приводит обличения из псалмов (Пс.13:1–3, 5:10, 139:3, 9:28), потом из кн. Притчей и Исаии (Притч 1:16; Ис 59:7, 8) и потом опять из псалмов (Пс 35:2). Заметно, что сначала он рисует развращение человеческое в самых общих чертах (ст. 10–12), а потом упоминает о двух особых проявлениях этого развращения – в области слова (13–14) и в области дела (15–17). Заключает он все изображение указанием на источник развращения – отсутствие в людях страха Божия (18).

Евангелие по Матфею

Мф. 6:31-34, 7:9-11

Толкование на Мф. 6:31-34, 7:9-11  профессора Александра Павловича Лопухина

Мф.6:31. Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться?

Смысл выражений тот же, что и в 25-м стихе. Но здесь мысль излагается уже в качестве вывода из предыдущего. Она блестяще доказана приведенными примерами. Смысл в том, что все наши попечения и заботы должны быть проникнуты духом надежды на Отца Небесного.

Мф.6:32. потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом.

Несколько странным с первого раза представляется здесь упоминание о язычниках (τὰ ἔθνη). Вполне хорошо объясняет это Иоанн Златоуст, говоря, что Спаситель потому здесь упомянул о язычниках, что они трудятся исключительно для настоящей жизни, не размышляя о будущем и небесном. Златоуст придает также значение обстоятельству, что Спаситель не сказал здесь Бог, а назвал Его Отцом. Язычники еще не стали в сыновнее положение к Богу, но слушатели Христа, с приближением Царства Небесного, уже становились. Поэтому Спаситель вселяет в них высшую надежду – на Небесного Отца, Который не может не видеть чад Своих, если они находятся в затруднительных и крайних обстоятельствах.

Мф.6:33. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.

Переведено точно и, однако, не согласно с подлинником. Согласно русскому переводу выходит, что «Его» относится к Царству, т.е. ищите Царства Божия и правды этого Царства, между тем в подлиннике, если бы местоимение «Его» относилось к Царству (βασιλεία), то вместо αὐτοῦ (мужского рода) стояло бы αὐτῆς. Значит, слово «Его» должно относиться к «Отец ваш на Небе» и смысл выражения таков: ищите прежде Царства и правды Отца вашего Небесного. В русском переводе это, впрочем, выражено тем, что «Его» напечатано с прописной буквы. Чтобы избежать всякой двусмысленности в греческом в нескольких кодексах прибавлено к τὴν βασιλείαν – τοα θεοα (в Вульгате и латинском переводе: regnum Dei, et justitiam ejus), а в некоторых τοῦ θεοῦ еще и после δικαιοσύνην, что излишне. Ватиканский кодекс перемещает: ищите прежде правды и Царства, – что вероятно вызвано тем соображением, что правда служит условием для вступления в Царство (Мф. 5:20) и потому должна стоять впереди. Встречающееся у Оригена, Климента и Евсевия изречение Христа: «просите многого и малое приложится вам; просите небесного и земное приложится вам», объясняет смысл данного стиха, но не вполне. «Ищите» здесь заменено «просите». Люди должны прежде всего стремиться к тому, чтобы на земле наступило или появилось Царство и правда Божии, всячески содействовать этому своей жизнью, поведением и верой. Это в положительном смысле, в отрицательном – уклоняться от всякой неправды (лжи, обмана, показности и т.п.), где бы она ни существовала. Если бы такое стремление было общим, то все остальное, чего язычники так усердно ищут и о чем так много заботятся, появится без особенных трудов и забот. Опыт действительно показывает, что благосостояние среди людей появляется не тогда, когда они все свое внимание сосредоточивают в мирских интересах и своекорыстии, а когда ищут правды. Благосостояния людей никогда не отрицает Христос.

Мф.6:34. Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы.

Святитель Иоанн Златоуст объясняет эти слова так: «Не сказал – не заботьтесь, но не заботьтесь о завтрашнем дне». Если принять это толкование отдельно и без связи с другими толкованиями, то получается некоторая двусмысленность. О завтрашнем дне не следует заботиться, но зато следует заботиться о других, дальнейших днях. Можно думать, что Спаситель вообще дает здесь наставление не заботиться о будущем, что ясно из контекста. Поэтому о завтрашнем дне сказано в общем смысле и, может быть, потому, что он бывает обыкновенно предметом наших ближайших и особенных забот.

«Сам будет заботиться о своем» – μεριμνήσει ἑαυτῆς; – в греческом довольно грубая конструкция, обязанная переводу с арамейского. По-видимому, для того, чтобы придать некоторый классический вид этому выражению, в некоторых кодексах поставлено τὰ ἑαυτῆς или τὰ περὶ αὑτῆς. Второе предложение служит доказательством первого. Мы и в действительности заботимся только о нынешнем дне. Распространять свои заботы на завтрашний и несколько дней – не в наших силах. Наше так называемое «предвидение» часто не оправдывается в будущем. Смысл выражения, следовательно, таков. Заботьтесь (можете заботиться) только о нынешнем дне, как вы и обыкновенно это делаете. В завтрашний день наступят свои особенные заботы, свойственные только этому дню. И это доказывается тем, что «довольно для каждого дня своей заботы». «Довольно» как в русском так и в греческом – средний род, буквально: «довольно для дня злоба» (вместо «забота»). Такое сочетание невозможно в русском языке, но в греческом допустимо, встречается в других местах Нового Завета (см. 2Кор. 2:6; Лк. 22:38), хотя и не может быть подведено под общее правило. Слово «злоба» (κακία) имеет много значений, по смыслу вообще противоположно слову «добродетель» (ἀρετή), а здесь употреблено в смысле «тягость», «бедствие», «зло» (как у Сир. 19:6; Ам. 3:6; 1Мак. 7и др.). К обычной ежедневной деятельности человека всегда примешивается «элемент зла» в виде различных огорчений, неудач, неприятностей, разочарований, усталости, изнеможения, болезней и т.п. В Новом Завете это слово поставляется иногда рядом с перечислением различных пороков (Рим. 1:29; Кол. 3:8; Тит. 3:3).

Мф.7:9. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?

Разница в переводе здесь может зависеть от того, в каком смысле, во-первых, мы примем поставленную в самом начале стиха частицу %ἤ, и далее примем ли τίς за относительное или вопросительное местоимение. Если переводить ἤ выражениями «иначе», «в противном случае» (alioquin), то не получится удовлетворительного смысла; если через «ибо» (nam), то не понятно, почему стих 9 служит доказательством предшествующего и в чем именно. Это не может быть принято тем более, что в предшествующем стихе есть уже свое «ибо», которое служит доказательством для 7-го стиха. Точно так же едва ли возможно переводить: «есть ли между вами такой человек» (an quisquam vestrum), как в нашем русском и славянском переводах, причем считали ἤ за вопросительную частицу, а τίς – за неопределенное местоимение. В 10-м стихе это ἤ повторяется, но русские переводчики выразили его через «и». Согласно Толюку, ἤ следует здесь принимать за разделительную частицу, соответствующую таковой же в 10-м стихе. Такое употребление часто (стих 4; также Мф.12:29, 16:26, 20:15; Рим. 3:1, 11:2). В Вульгате частица передана правильно через дважды повторенное в 9-м и 10-м стихах aut: или кто есть из вас человек, у которого, если сын попросит у него хлеба, неужели подаст ему камень? Таким образом, в Вульгате две частицы (или и неужели – aut и numquid), одна служит для разделения речи, а другая – вопросительная. Первая (ἤ) почти равносильна здесь нашим выражениям: с одной стороны, иначе сказать, во-первых, во-вторых.

Слова Спасителя в этом стихе отличаются полной естественностью. По-видимому, с намерением не прямо представлена бедность сына, который нуждается только в хлебе. Сын просит куска хлеба для утоления голода, и только в виде исключения разве может найтись столь жестокий отец, который вместо хлеба подаст ему камень. Необычайная реальность и живописность сравнения усиливаются еще тем обстоятельством, что камень походит на хлеб, и таким образом подача камня вместо хлеба была бы не только жестокостью, но еще и обманом. При этом замечательно, что для иллюстрации выбраны самые простейшие, совершенно несложные обстоятельства, которые, несмотря на свою простоту и несложность, все-таки почти невозможны даже и в среде людей, по природе своей злых. Под хлебом здесь вообще нельзя понимать только «учения или милости» или «духовного». Конечно, такое значение слово иметь может, но только в переносном смысле. У Луки к этой речи прибавлено: «или, если попросит яйца, подаст ему скорпиона?» (Лк. 11:12).

Мф.7:10. и когда попросит рыбы, подал бы ему змею?

Буквально: «или если и рыбы попросит (кроме хлеба), неужели подаст ему змею?» В Вульгате и в славянском переводе «и» пропущено. Конструкция стиха и смысл одинаковы с предшествующим. Но от разницы перевода получается несколько и иной смысл. В русском и других переводах просьба представляется отдельной, самостоятельной, т.е. сын просит рыбы прежде всего, не попросив предварительно хлеба. В греческом эта последняя просьба служит как бы дополнением к предыдущей, что представляется более естественным. Для удовлетворения голода нужен прежде всего хлеб, а рыба и прочее представляются уже некоторой роскошью для голодающего человека. Но даже и при этом отец, подающий своему сыну змею вместо рыбы, представлялся бы крайним и отвратительным исключением. Сравнение опирается на сходство рыб, и особенно некоторых, со змеями. При выборе сравнений, если бы речь шла только о духовных благах, Спаситель мог бы вполне удобно заменить эти образы также духовными предметами, например, сказать: если сын твой просит у тебя любви, или благоволения, или наставления, то неужели ты дал бы ему что-нибудь другое? Этим вполне опровергается мысль, что наши просьбы к Богу должны ограничиваться только духовными благами.

Мф.7:11. Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него.

Стих связывается с предыдущим соединительной частицей «итак», которая показывает, что он здесь является продолжением предыдущей речи. Частные факты человеческой жизни, указанные в 10-м стихе, здесь как бы обобщаются, понимаются в более широком смысле. Спаситель говорит как бы так: вот видите, как у вас делается и что происходит. И это бывает у вас в то время, когда вы злы. Слово πονηροί в связи с πόνος – работа, усталость, и πενία – бедность, указывает собственно на обремененность, худобу; в нравственном смысле πονηρός – худой, злой; в обоих случаях противоположно χρηστός. Далее, πονηρός означает конкретное явление сравнительно с общим, выражаемым через κακός. Последнее больше о сущности и характере, первое – о деятельности и ценности наших поступков по отношению к другим (ср. Мф. 5:45, 22:10, 13:49, 7:11; Лк. 6:35, 11:13, – Кремер). Совершенно неверно выражает мысль этого стиха Августин, согласно которому люди называются здесь злыми потому, что, будучи любителями мира сего и грешниками, когда и дают блага какие-нибудь, называют их благами в своем смысле, хотя они по природе и не действительные блага, а только временные, относящиеся к настоящей непрочной жизни. Но почему же хлеб и рыба должны считаться благами только в нашем собственном, грешном смысле? Разве называет Спаситель эти блага неистинными, ложными? Суть дела, очевидно, не в благах, которые есть блага во всяком смысле, а в том, что люди злы. Хорошие блага – это противоположение людям злым. Люди злы, однако и они умеют давать своим детям блага.

Некоторая резкость и категоричность выражения: «если вы, будучи злы», дали повод толкователям думать, что здесь Спаситель хотел указать на первородный, свойственный людям грех. По словам одного писателя, «это изречение представляется сильнейшим dictum probans во всех писаниях в защиту первородного греха». Но почему же Спаситель не сказал: и так если все вы, будучи злы?.. Тогда Его слова с большей вероятностью свидетельствовали бы о присутствии в людях всеобщего первородного греха. Поэтому можно думать, что в рассматриваемом выражении о первородном грехе нет мысли. Учение о первородном грехе можно, конечно, выводить из других мест Священного Писания, но не из этого.Тут просто обычная характеристика людей, которые действительно проявляют в отношениях больше зла и злобы, чем добра и благоволения. Слово «умеете» (οἴδατε) переводят различно: знаете, как давать, привыкли давать. Некоторые же говорят, что «умеете» или «знаете» (в переводах) совершенно излишне и что можно просто переводить: даете. Наконец, третьи утверждают, что здесь сжато представлены две мысли: если вы, будучи злы, даете дары вашим детям; и, если вы умеете давать добрые дары, имеет смысл давать хорошее, не камни вместо хлеба и не змей вместо рыбы…

Такое толкование представляется, однако, несколько искусственным и едва ли не излишним. В противоположность людям указывается Отец Небесный, Который, не как люди, добр и благ по самой природе Своей. Когда люди обращаются к Нему с просьбами, то Он очевидно более чем люди дает «благое» просящим у Него. Прежние «благие дары» (δόματα ἀγαθά) заменяются здесь, во второй половине предложения, просто словом «благое» без упоминания о дарах. Но понятно, что смысл один и тот же. Замечательно, однако, что как в первом случае δόματα ἀγαθά стоит без артикля, так и во втором простое ἀγαθά также без артикля. Этого трудно было бы ожидать, если бы под «дарами» или «хорошим» разумелось что-нибудь определенное. У Луки (Лк. 11:13) встречаем попытку несколько ближе и конкретнее определить, в чем заключаются эти «добрые дары». Вместо «даст блага», у Луки: «тем более Отец Небесный даст Духа Святаго просящим у Него». Мейер думает, что это выражение у Луки – позднейшая, более определенная прикраса. Чтение в этом месте у Луки сильно колеблется. В некоторых кодексах «Духа Святаго», в других – «доброго Духа» (πνεῦμα ἀγαθόν) или «добрый дар»; Вульгата – spiritum bonum. Нам теперь нет, конечно, надобности разбирать, подлинно или не подлинно это выражение у Луки.

Следует обратить внимание на выражения: «Отец на небесах» (ὁ πατὴρ ὁ ἐν τοῖς οὐρανοῖς), как здесь, и «Отец с неба» (ἐν οὐρανοῖς). Первое употребляется, когда к Отцу Небесному обращаются с просьбой, второе – когда Отец Небесный Сам преподает какие-либо блага с неба (Лк. 11:13).

Просмотры (117)